«Вот уже шесть дней, как я поступил в клинику, и вот шесть дней, как я почти доволен собою. Les petites causes produisent de grands effets [маленькие причины приводят к серьёзным последствиям]. Я получил Гаонарею [гонорею] <…> от того, от чего она обыкновенно получается; и это пустое обстоятельство дало мне толчок, от которого я стал на ту ступень, на которой я уже давно поставил ногу».
Да это даже не толчок – это удар, от которого не всякий юноша оправится. Сведущие люди утверждают, что с этой болезнью имели несчастье познакомиться и другие литераторы, в частности, Антон Чехов и Владимир Маяковский. Однако с ними это случилось уже в зрелом возрасте, а тут восемнадцатилетний юнец оказывается в столь неприятной ситуации. Понятно, что потомственный аристократ, подхвативший «интересную» болезнь, стал бы причиной для насмешек. Единственный выход для него – покинуть университет.
Уже через месяц после откровенного признания появляется запись в дневнике о намерении получить необходимые знания самостоятельно: изучить весь курс юридических наук, практическую медицину и часть теоретической, французский, русский, немецкий, английский, итальянский и латинский языки, сельское хозяйство, историю, географию, статистику, математику. Более того, Толстой намерен сформулировать правила, регламентирующие его собственное поведение, написать диссертацию, а также достигнуть высшей степени совершенства в музыке и живописи. Надо признать, что в столь юном возрасте составление подобных планов – весьма распространённое занятие. Другое дело, что, как правило, они так и остаются только на бумаге.
Оставив университет, Толстой возвратился в Ясную поляну, где намерен был заняться самообразованием. Однако его усердия надолго не хватило – соблазны одолевали юношу, он забросил свой дневник и уже 13 февраля 1849 года пишет брату Сергею из Петербурга:
«Я знаю, что ты никак не поверишь, чтобы я переменился, скажешь: "это уж в двадцатый раз, и всё из тебя пути нет", "самый пустяшный малый", – нет, я теперь совсем иначе переменился, чем прежде менялся; прежде я скажу себе: "дай-ка я переменюсь", а теперь я вижу, что я переменился, и говорю: "я переменился". Главное то, что я вполне убежден теперь, что умозрением и философией жить нельзя, а надо – жить положительно, т. е. быть практическим человеком. Это большой шаг и большая перемена, ещё этого со мной ни разу не было».