, зачистил и отполировал…
*****
Императора сопровождала конная когорта осанистых и атлетически сложенных телохранителей с хмурыми и, судя по всему, восточными лицами, но с кривыми дугой ногами, словно они с самого малолетства даже по ночам с коня не слезали, а так и спали в седле.
«Мавры! Сарацины! Арабы! Головорезы!» – подумала римская чернь.
Однако рядом с Филиппом гарцевали не только смуглолицые южане, но и большая придворная свита европейцев, преимущественно эллинов: всезнающая плеяда советников, советников-наушников и просто наушников, мечтающих о высоком статусе – выбиться в чистые советники.
«Я у дома
Посеял, взрастил карааи, —
И увяли её лепестки…
Но не будет мне это уроком сейчас,
Я посею опять карааи!..»
Ямабэ Акахито
Ещё едва-едва приблизившись к столице империи, Филипп для себя уже решил, что въедет не просто в Рим, а в Вечный град. Мысленно постановил, что именно на этой маркетинговой фишке он выстроит своё великое царствование, которое навечно впишется и в анналы, и на скрижали истории – о нём сложат легенды, мифы, былины, баллады и песни и даже, изобразив складные сюжеты пластичными движениями тела, спляшут (но не на Филипповой могиле). Убедил себя, что, единожды ослеплённые великолепием этой придуманной лично им блескучейобёртки, римляне до конца его правления не посмеют упрекнуть Филиппа в том, что он – «как все»: что, как и его предшественники, взошёл на трон в результате очередного дворцово-военного переворота, умертвив предыдущего императора-принцепса. Римляне непременно проникнутся его искренностью, умеренностью, аккуратностью и правдой-маткой, поверят в то, что Филипп – особенный, единственный и неповторимый в своём роде, что никого не свергал и что в тёмной нощи, аки тать, не душегубствовал!
III век нашей эры давно уже был таким периодом развития государства, когда топоним Рим приобрёл своё второе значение и звучание: стал не только городом, пусть и великим, но и названием громадной державы.
«Империя моя велика, она опоясывает Средиземное море, ставшее внутренним озером Рима. Mare Internum! Наше ромейское море! Mare Nostrum! Эх, так и хочется внести новацию: a mari usque ad mare, od morza do morza – от моря до моря! Intermarium! Междуморье! Империя моя велика, а порядка в ней нет! Будет порядок! Я его наведу и кнутом, и пряником! У меня и воля, и хватка – железные! Стальные! А сталь – дамасская! Я всех выстрою и сам выстою! Вся надежда всех патриотичных римлян отныне только на меня! Они давно ждали такого императора!» – густая муть из обрывков чужих, хотя и не чуждых ему, мыслей вдруг всплыла на поверхность головного мозга Филиппа, оплела извилины и серое вещество в них, полностью застив разум мужчины.