Семейство Фёдора Солонова — он сам,
старшие сёстры Вера с Надеждой, мама, нянюшка Марья Фоминична и,
конечно же, папа.
Генерального штаба полковник Алексей
Евлампиевич Солонов следовал к новому месту службы в тихом городке
Гатчино, что под самым Санкт-Петербургом.
В городок Гатчино, где имел
резиденцию свою сам государь-император, «всея Великія и Малыя и
Бѣлыя Россіи самодержецъ», Александр Третий Александрович, многая
Ему лета.
Всё! Не будет больше никакой
гимназии, «военной» только по названию да по тому, что учеников там
держали в казарме, домой отпуская только на воскресенье, да и то
далеко не всякую неделю. Не будет этого громадного «спального
зала», заставленного кроватями в шесть рядов. Не будет стен унылого
серо-зелёного окраса на высоту человеческого роста, скверно белёных
выше, до самого потолка. Не будет тщательно и глубоко вырезанной на
стенах похабщины. И дядек не будет, унылых и злых, вымещающих зло
на гимназистах. Ничего этого больше не будет, а вместо этого...
О том, что будет вместо, Федя Солонов
пока что не думал.
Мама, конечно же, переживала: всё ли
уложено, ничего ли не забыто? Сестры закатывали глаза — но так,
чтобы не видели взрослые.
— Mère, il n'y a aucune raison de
s'inquiéter, — снисходительно говорила старшая — Вера —
по-французски, поправляя и без того идеально сидящую шляпку. —
Мамá, нет никаких причин волноваться. Мы ничего не забыли; я сама
всё напоследок осмотрела. И папá тоже всё осмотрел.
— Maman, tout ira
bien[1], — вторила средняя, Надя.
— Ах, Боже мой, Боже мой, — только и
повторяла мама, прикладывая платочек ко лбу. — Марьюшка, Фоминична,
милая, а положили ли мы…
Няня — она же по совместительству и
кухарка — Марья Фоминична, крепкая и загорелая, несмотря на годы,
улыбалась, морщиня весёлые глаза.
— Положили, барыня Анна Степановна.
Всё положили, и несессер ваш, и бумаги барышень с Феденькой, и
письмо домоуправителю. Барин Алексей Евлампьевич самолично
проверили, а потом и я ещё раз. Не волнуйтесь, барыня, вы так,
право-слово, я вашей матушке-покойнице ещё обещала за вами
приглядеть, когда ещё вас самих Аннушкой кликала!
— Ах, ах, Марьюшка моя милая, что б я
без тебя делала, — ударялась чуть не в слёзы мама, обнимая старую
няню.
Сестры дружно закатывали глаза. Марья
Фоминична глядела на них с укоризной, и Федя её понимал — что это
они вздумали, над мамой смеяться, когда она не видит?..