Просите счастья у судьбы - страница 10

Кому-то не пришла еще пора

От похоронки надрываться болью.

Мы, дети этой проклятой войны,

Не понимая важности момента,

Победным ликованием полны

Топили голоса в аплодисментах.

Всплеснула где-то жалобно гармонь,

Несмело в такт ей женщины запели.

Гармошка – есть гармошка, только тронь,

И взвихрится душа шальной метелью.

Веселье смыло тяжкую печаль.

Частушка с плавной песней громко спорят.

Купалось счастье в солнечных лучах,

Стесняясь переплаканного горя.

В сторонку сбились кучей мужики —

Фронтовики в поношенных пилотках.

Кто без ноги, а кто-то без руки,

Считали деньги на бутылку водки.

А дядю Ваню (без обеих ног)

Уже нахально мучила одышка.

И он друзьям ничем помочь не мог,

С утра успел хватить немного лишку.

Веселье потянулось по домам,

Но мы от счастья удержу не знали.

Свободные от бабушек и мам

Окопы рыли и в войну играли.

Потом идти домой пришла пора.

И время спать для нас настало следом.

А взрослые гуляли до утра,

Все провожали первый День Победы.

Я влюбился в тыщу первый раз.

И в кого, в кого скажите, люди?

Вот она сияет без прикрас

В суете обычных серых буден.

Я тону во взгляде милых глаз.

И тоскую, когда нет их рядом.

К ней бежал бы без дорог и трасс,

Лишь бы только обменяться взглядом.

Если интересно, кто она,

Ставшая мне близким человеком?

Это – моя верная жена,

С кем живу я более пол века.

(впервые опубликовано: газета «Заря Востока», 25 августа 2011 г.)

Наконец-то я у родных тополей. Такими их и представлял. Зеленой шеренгой стоят они, будто солдаты по стойке «смирно» вдоль изгороди бывшей нашей усадьбы, стройные, высокие. Это мы их с отцом посадили. Года четыре мне тогда было. Хорошо помню. Они весело шелестят листьями. Узнали меня. Радуются неожиданной встрече.

Тополя выросли, а улица прежняя. Такая же узенькая, с изгибами в местах, где желтеют глинистые овраги, постоянно обновляемые дождями. Только стали глубже и шире. По этой улице делал я свои первые шаги, пошел в школу. На ней играл со сверстниками.

Не вижу нашей саманной избушки. Вместо нее – большой кирпичный дом под ярко сияющей на солнце оцинкованной крышей. Он обнесен глухим деревянным забором, выкрашенным в цвет тополиных листьев.

Я смотрю на рядом стоящие дома, приветствую проходящих мимо меня людей (среди них не вижу знакомых) и чувствую, будто ко мне возвращается детство. Вместо огромного глазастого дома представляю свою самануху (так называла нашу избушку мама), усадьбу, обнесенную иссохшимся ивовым плетнем.