Томми у шлюза не было — к лучшему, подумал Макинтош. Капитану не
удавалось искренне считать томми полноправными матросами, потому
рядом с ними он чувствовал себя неловко. Иногда Макинтош
задумывался, где проходит граница между машиной и живым существом.
Цезарь в капитановой иерархии занимал место, равное местам
офицеров. А между тем пёс был родным братом механических томми,
хоть и ручной работы.
Макинтош сам отжал рычаг и закрыл глаза, слушая, как
разворачивается телескопический трап навстречу каяку.
Послышались шаги — настолько мягкие и тихие, что чувствительные
стены трапа не давали эха. Коридор мгновенно заполнился знакомым
терпким запахом — приятным и тошнотворным одновременно.
— Удо Макинтош, — прошелестел луораветлан. — Мне имя эн
Аявака.
Капитан открыл глаза.
Эн — означает шаман, Аявака — женское имя. Двенадцать лет назад
Макинтошу приходилось встречать луораветланских шаманов. Это были
древние упыри, седые и беззубые. Морщинистые их лица казались
масками.
Не такой была Аявака. Совсем юная, лет семнадцати по британскому
счёту. Густые чёрные волосы заплетены в две толстые косы длиной
ниже пояса (где-то в волосах прятались невидимые обычно нити,
что-то вроде вибрисс — эйгир, как звали их сами луораветланы).
Бледное лицо. Одета в традиционной для луороветланов манере — в
тёмный дорожный керкер, сшитый из мягких шкур и отороченный
сине-серым мехом. Через плечо перекинут небольшой
тулун[2].
— Мы знакомствы, Удо Макинтош.
Лишь прожив на Земле Науканской несколько месяцев, а то и лет,
британцы начинали кое-как различать их лица — круглые,
невозмутимые. Макинтош никогда не спускался на Наукан, никогда не
изучал луораветланов в поисках эфемерных различий. Бездушные
функции, правильное обращение с которыми приведёт к нужному
результату — такими предпочитал их видеть Макинтош.
Но это лицо намертво врезалось в его память грубым отпечатком.
И, конечно, имя.
Маленькая девочка Аявака — с узкими щёлочками глаз, в чёрных
зрачках которых спряталась холодная науканская ночь.
Двенадцать лет. Удивительно. Одновременно — удивительно недавно
и удивительно давно. В прошлом веке. Вчера. Двенадцать лет его
жизни в аду. И девять человек, умерших в одну минуту по вине
чужеземного ребёнка.
Макинтош жадно всматривался в её лицо. Она выросла, но совсем не
изменилась. Всё та же простота, наивность во взгляде.