— Сильно плохи?
— Сильно… Будь ты вор или дорожный грабитель — загремел бы
на каторгу, в каменоломни, ну или в Донбасс, уголек добывать. А вот
у убийц и шпионов всего одна дорога — в петлю.
— Это если докажут.
— Эти, — мужичок кивает головой на потолок, — эти
докажут. Сочувствую…
Мужичок отходит к своим, а я остаюсь наедине с весьма мрачными
мыслями и предчувствиями.
Приходят за мной вечером. Снова отводят в тот же самый кабинет к
тому же самому младшему лейтенанту.
— Что стоишь столбом, присаживайся, — кивает он мне на
табурет, стоящий посреди комнаты, а потом кивает на мой
перевязанный бок, — медпомощь не нужна?
— Да нет, спасибо, нормально все, — отвечаю я.
За спиной, с чуть слышным скрипом открывается входная дверь.
Оборачиваюсь. В кабинет заходит примерно моих лет, но уже седой,
лейтенант. Смотрит он на меня с нескрываемой ненавистью.
— Хорошо, продолжим, — снова говорит мне
«мамлей». — Говорить правду — в твоих интересах. Твое имя,
звание, задание, с которым тебя к нам забросили, фамилии связных и
адреса «явок».
В ответ храню глубокомысленное молчание. Подождав пару минут и
уяснив, что говорить я не начну, он, изобразив на лице крайнюю
степень огорчения и разведя руками, как бы говоря: «Ну, мил друг,
сам виноват, извини!», кивком головы дает отмашку седому
лейтенанту. Тот, не говоря не слова, мощным, хорошо поставленным
ударом ноги вышибает из-под меня табурет. Скорее всего,
предполагалось, что при падении я должен был крепко приложиться
затылком о бетонный пол. Ага, сейчас, размечтались! Страховка и
самостраховка — это первое, чему учат человека, решившего
заниматься самбо. Падаю аккуратно и без потерь для здоровья:
скруглив спину, прижав подбородок к груди и слегка хлопнув по полу
раскрытыми ладонями. Седой, осознав, что его выходка цели не
достигла, сильно бьет меня ногой в бок, прямо по едва начавшему
затягиваться порезу. Шиплю от боли, чувствуя, как теплая кровь
снова начала пропитывать заскорузлую повязку.
— Ну что, сука, может, сам все вспомнишь, или помочь?
— Да пошел ты!
Когда минут через десять выдохшийся седой, плюнув от досады на
пол, выходит из кабинета, надо мной склоняется «мамлей».
— Зря упираешься, у Петра в Каспийске, когда турки десант
высадили, всю семью вырезали. Будешь молчать — он тебя измордует
так, что повешения с нетерпением ждать будешь.