– Жить будешь, – вынес он вердикт, закончив осмотр как раз к тому времени, когда в моём номере появился Войцех.
– Старина Тан, – поляк деланно поклонился с самым серьезным видом. – Как поживаете? Как драгоценная супруга, всё так же прекрасна и доброжелательна?
– Сам пошёл! – огрызнулся доктор и добавил на китайском явно что-то неприличное.
Войцех ответил тем же и расхохотался ему вслед.
– Слушай, – сказал я, когда за Таном закрылась дверь, – разве это не глупо – издеваться над единственным врачом на платформе?
– Глупо, конечно, но ведь весело! Ты же знаешь его жену?
– Все знают эту грымзу. Врагу не пожелаешь такого «подарка».
– Вот-вот! А ему-то ещё и спать с ней приходится!
– Может, он мазохист.
– Однозначно! Это… как там по-русски… к бабушке не ходи?
– Почти!
Мы расхохотались.
– Ладно, – протянул напарник. – Ты как?
– Уже лучше. Зубы перестали стучать, – улыбнулся я. – Спасибо тебе.
– Ну, будешь должен! – Войцех хлопнул меня по плечу. – Я отнёс Хо шкатулку. Как он обрадовался, ты бы видел.
– Здорово. Оплату забрал?
Войцех молча достал кошель и рассыпал на прикроватном столике солидную горсть золотых.
– А не многовато?
– Ну, я пообщался с Хо, и он согласился со мной, что животные на ВПП – инцидент достойный дополнительной оплаты, как и ремонт твоего «Беркута».
– Ого! Слушай, где ты раньше был? Почему мы с тобой так мало летали вместе?
– Я же на контракте у Обрулина подвис. Забыл?
– А, точно. У этого борова, – я фыркнул. – Не представляю, как ты с ним работал.
– Да нормально! – Войцех отмахнулся. – Уж не знаю, что вы там не поделили.
С корнетом Обрулиным у меня взаимная неприязнь родилась ещё в Академии. Вспоминать про это козла, именно сейчас хотелось меньше всего.
– Забирай свою долю, и полетели в бар! Я угощаю.
– Уже забрал, – напарник похлопал себя по карману, отозвавшемуся тихим звоном, и довольно улыбнулся, увидев, как округлились у меня глаза. – А это всё твоё. Да-да, Дядюшка Хо был исключительно щедр, хотя и не особо доволен.
Вместо слов, я сгрёб деньги в кошель, напарника в охапку, и мы отправились в бар.
Едва мы вошли в полутёмное, пропахшее благовониями помещение на второй палубе платформы, как трое поднялись из-за столика возле стены и радостно завопили:
– Голди! Рома! Ура!
Меня подхватили и начали трясти. Костедробильные объятия Фрэнка Стюарта ни с чем не спутать.