– Да здесь же.
– Где? – Я недоверчиво оглянулся.
– В лаборатории! За моим бывшим столом. У него там аппаратура, сосуды Дьюара, осциллограф. Всё как положено.
– Погодите. Что значит «положено»? Он-то сам что говорит?
– Да ничего он не говорит. То есть говорит, что, дескать, всегда так было. Сидит на этом месте пятый год и готовит к защите докторскую… под моим непосредственным руководством.
– Но вы только что сказали, что он уже доктор наук и что он был вашим начальником!
– Верно, так оно и было. Но он-то этого не помнит! Я когда попробовал сказать ему об этом, так он так странно посмотрел на меня, что я больше не заикался. Да и не он один. Вот сейчас придёт моя секретарша, сами всё увидите.
– Что я увижу?
– Ну как… Она меня знает много лет, помнит все мои привычки. Утверждает, что я всегда сидел в этом кабинете. А когда я у неё про Зубрицкого спросил, тоже так странно на меня посмотрела… Мне кажется, между ними что-то было.
Я сделал ещё один глоток и поставил чашку на блюдце.
– А между ей и вами ничего не было?
Николай Иванович с удивлением посмотрел на меня.
– Вы о чём?
– Ну… начальник и молодая секретарша. Извечный сюжет для анекдотов.
– Пока ещё не знаю. Надо будет спросить… А вот и она. Верочка, заходи!
В кабинет уверенно вошла высокая красивая женщина лет тридцати. Наглый взгляд чёрных глаз, уверенная поступь, гордая осанка. Она окинула меня оценивающим взглядом и рывком повернулась к шефу.
– А почему меня не подождали? Я дома не позавтракала, тороплюсь на работу как дура, а они тут сидят, кофе пьют без меня.
Николай Иванович развёл руками.
– Да вот гость у меня.
– Вижу.
– Познакомься, это Константин Фёдорович Лапин, известный в городе человек, так сказать. Писатель и всё такое.
Ещё один рассеянный взгляд, и секретарша без сил опустилась на стул.
– Наливай скорей, а то умру прямо сейчас, при свидетелях.
– Вот этого не надо! – Николай Иванович подхватил кофейник и, подмигнув мне, ловко наполнил фарфоровую чашечку дымящимся напитком. – Пожалуйте, вот сахарница. Сыпьте побольше, чтоб сладко было!
– Ну вот ещё! Хочешь, чтобы я растолстела? Я и так, вон, поправилась. Смотреть на себя противно.
Я с интересом наблюдал за этой перебранкой. Всё было так, как и всегда бывает в подобных ситуациях. В чеховской «Попрыгунье» тоже что-то подобное было. Никакой тебе мистики. Сплошная проза жизни. А лучше сказать: альфа и омега бытия.