Я поставил чашку на стол.
– Зачем же вы пришли ко мне? Я думал, вам нужна помощь.
– Конечно, нужна! Я просто хочу понять, что со мной произошло. Мне необходимо знать механизм явления, так сказать.
– Зачем же?
– Чтобы быть уверенным, что не окажусь однажды в том, своём времени. Или ещё где-нибудь.
– Так вы считаете, что попали в другое время?
– В другое время, или в другое измерение, в параллельную вселенную, в антимир… – я не знаю, как это называется. Да и не в названии дело. Просто… мне здесь очень нравится, и я хочу тут остаться.
Я широко улыбнулся.
– Ну так оставайтесь! Никто вас не гонит.
Николай Иванович церемонно поклонился.
– Спасибо!
– Не за что.
Мы помолчали. Николай Иванович словно бы прислушивался к своим мыслям, а я так странно себя чувствовал, что не выскажешь. То мне казалось, что я присутствую на спектакле. То начинал верить в происходящее. Но тут же одёргивал себя: полноте, ведь это очевидный бред! Да, бред (говорил я себе), но как-то так получается, что в этот бред мне хочется верить. Сам не знаю, почему это так. Но чем-то мне всё это очень нравилось. Быть может, потому, что я вдруг вырвался из своего мрачного кабинета, ушёл от повседневных забот, от ненавистных рукописей и незадачливых авторов. Вот передо мной весёлый, вполне оптимистичный человек. Этот человек несёт околесицу, а мне с ним весело и легко! «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман…» Что-то в этом роде.
– Ещё чашечку?
Я поглядел на Николая Ивановича. Он стоял передо мной и довольно улыбался.
– А может, коньячку?
– У вас и коньяк есть? – спросил я.
– Ну как же, полный бар. Раньше не было. А теперь и виски, и текила, и джин, и коньяк, и даже украинская горилка. Так что, налить рюмочку?
Я взмахнул рукой.
– Давайте!
В этот момент в кабинет вошла секретарша.
– Пьянствуете с утра! Это правильно. Одобряю. – Прошла мимо меня и бухнулась в кожаное кресло. – А мне нальёте?
Николай Иванович конечно же налил.
Всё было хорошо, и даже очень. Я цедил армянский коньяк тридцатилетней выдержки и вспоминал свою молодость. Коньяк этот залили в бочки в одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году. Славное было время! Время надежд, время предчувствия свободы. Мне было тогда двадцать семь лет. Я был здоров и энергичен, полон надежд и упований. Мне мерещились неоглядные дали и всё казалось достижимым. Полёты на Марс, личное бессмертие, какие угодно рекорды, слава, деньги, красивые женщины – всё уже было как бы моё (то есть твёрдо обещано внутренним чувством). Но лишь теперь я понял, что это было сиюминутное чувство сродни опьянению (если только молодость можно назвать опьянением и если избыток сил и восторг души можно сравнить с помешательством). Теперь я протрезвел, стал рассудительным и умным. Но, боже мой, как хочется снова впасть в этот юношеский маразм! И я задумчиво тянул из рюмочки терпкий армянский коньяк. А когда рюмка опустела, попросил ещё. Николай Иванович пытливо глянул на меня и молча наполнил рюмку до краёв.