— Ваше Высочество, там тело, —
растерянно сказал он, обратившись к Карлу. — Что прикажете?
— Что-что, — раздраженно цокнул
Карл. — Пусть вынесут. Будто сам догадаться не можешь!
— Ну, так я думал…
Поджав губы, брат резко встал и, еще
раз взглянув на Лирамель, вышел из спальни.
Стараясь не тревожить руку, она
дотянулась до второй подушки и швырнула ею в расстроенного
Тори.
— Перетащи сюда диван, Эринма, — в
ответ на его недоуменный взгляд пояснила она. — Он как раз в
гостиной.
Ей вдруг вспомнился день, когда она
впервые надела корону. Тогда Параман тоже остался в покоях и
сторожил ее, будто преданная пантера — точно так же, как сейчас
Эринма. Все повторялось — так или иначе.
«Господи, — мысленно взмолилась она,
закрывая глаза, — будь милосерден ко всем, кто идет рядом со мной.
Защити их от тьмы, убереги от смерти. Пусть все, что надлежит мне,
будет только моим. И прошу, исправь все пути мои на благо твоего
народа».
* * *
Солнце припекало так, будто
давным-давно наступил июль. Даже птицы и те попрятались в тень. Над
зазеленевшими полями сгустилась непривычная душная тишина.
Параман отправился в путь плечом к
плечу с генералом Горгота и его отдохнувшей пехотой. Гарнизон
Ровмэна, который также был поручен Лафасту, поскольку герцог Аурок
остался присматривать за югом, шел от них с разрывом в дневной
переход. Из шести боевых ровмэнских стопников не было ни одного,
кого Параман мог бы попытаться склонить на сторону Лирамель: за
девять лет Кайл успел полностью сменить весь офицерский состав
южных крепостей. Верными остались единицы, так что даже в случае
победы юг обещал стать для Валлоров головной болью на пару лет
вперед.
Поль, ехавший позади генерала на
низенькой коренастой кобыле, выглядел еще плохо, но уже вполне
держался в седле. Как сказал лекарь, мальчик потерял много крови и
несколько дней горел в лихорадке, а в остальном было все в порядке.
Только вот Параман в последнем сильно сомневался, поскольку знал
Поля достаточно хорошо и сразу заметил, что тот замкнулся и словно
бы ото всех отстранился. Возможно, он все еще находился в шоке, но
судя по тому, что отвечал мальчик разумно и на происходящее
реагировал быстро, дело было не в этом. В его взгляде появилась
какая-то странная уверенность со смесью не то жалости, не то
понимания. Параману всякий раз становилось не по себе, когда Поль
глядел на него неподвижными черными глазами: казалось, что он
смотрит прямо в душу, в самые сокровенные ее уголки.