– Вспомнил. Поэтому и пришел не сразу, а только тогда, когда не осталось другого выхода. Так что скажешь?
Она молчала слишком долго. За это время я уже успел совсем отчаяться, но виду не подавал.
– То есть ты и вправду считаешь, что я поверю во все это?
Видимо, после этих слов скрывать отчаяние у меня больше не вышло. Она внимательно рассматривала меня, и вскоре во взгляде появилось неподдельное удивление.
– Так это правда?
Вместо ответа я только кивнул и опустил глаза.
– Вот что я тебе скажу, Самохин: на сегодняшнее число у меня билет. Я улетаю в отпуск. – Мои плечи независимо от меня опустились точно так же, как незадолго до этого глаза. Заметив это, она, недолго поразмыслив, продолжила медленно и внятно: – Но, в память о старой дружбе и из-за твоей такой редкой честности, я променяю свой отпуск на помощь тебе.
Я с недоверием поднял на нее взгляд. Она сидела, уставившись в чашку, и покачивала головой – мол, что же я делаю?
– С меня билеты на море, когда все закончится, – горячо заверил я, не зная, что же еще такого сказать.
– Ну-ну…
Появление у нас в стане Галины вывело нашу деятельность на новый уровень. Теперь я смог спокойно поручить ей всю юридическую деятельность, а сам принялся за внедрение идеи, так сказать, в массы.
Стоит отметить, что все необходимые шаги по уходу от налогов и возможности выводить собранные деньги я предпринял заранее и тщательно скрыл все следы. Это на тот случай, если мою вновь обретенную помощницу начнут терзать муки совести.
Она моментально влилась в наш коллектив, словно состояла в нем изначально. В день своего появления, снова холодная и деловая, она больше слушала и осматривалась. Несмотря на очевидную экстравагантность, офис и вся наша немногочисленная компания, судя по всему, произвели на нее хорошее впечатление, и Галина засучив рукава принялась за дело. Вскоре из первичного хаоса начал зарождаться порядок, который волей-неволей всем нам теперь приходилось поддерживать.
Примерно в это же время я начал ясно осознавать, что сам уже не отношусь к фигуре Сталина столь же негативно, как раньше, – даже наоборот, начинаю испытывать к нему какую-то сыновнюю почтительность и уважение. Сложно сказать, явилось ли это результатом изучения поставляемой мне Григорьевым литературы или причина крылась в чем-то другом. Могу сказать только одно: подготавливаясь к ведению предстоящей агрессивной рекламной кампании, я был вынужден свыкаться с ролью защитника и проповедника, а в такой ситуации возникновение симпатии было лишь вопросом времени.