-Наконец-то! Расплатилась сполна за
свою дерзость!
-Была она безумна, и в жены получила
такого же полоумного.
-Позорила отца, так получай позорную
свадьбу!
-Нехороши ей были женихи из Фреченто!
Пусть теперь радуется своему колдуну, которого принесло сюда, как
ветер носит всякий дрянной сор. Глядите на него – наверняка
мертвецки пьян, ишь как шатается!..
-Была гордячкой, а посмотрите на нее
сегодня: молчит, точно воды в рот набрала. И не жалуется, что
платье наспех перешито, а жених вовсе в обносках. Должно быть
славно проучил он того беса, раз ядовитый язык Жустины укоротился
раза в два.
-Смешнее свадьбы сроду во Фреченто не
видали!
А были и те, кто открыто и громко
говорил:
-Молодец колдун! Проучил ее как
следует! Теперь узнает, что не всегда все будет по ее желанию.
Но самому колдуну, похоже, было не до
смеха: когда пришло время невесте идти к алтарю – он позеленел
лицом, а глаза, напротив, покраснели, словно на плечи ему сейчас
взвалили несколько мешков муки. Многие говорили, что в тот момент
казалось, будто его сейчас хватит удар, а невесте словно и дела до
того не было. Медленно, словно лодка плывущая против течения,
шествовала она по храму, через каждый шаг замирая и запинаясь. И
если бы лицо ее не сохраняло при этом полное спокойствие, то можно
было бы подумать, что к жениху Жустину тащат на невидимом аркане, а
она изо всех сил сопротивляется.
Пришло время говорить обеты – и вновь
она была безмятежна и мила, как никогда ранее, но по щеке поползла
слеза, до которой, впрочем, никому не было дела. Мало ли невест
плачет на своих свадьбах?.. Гораздо большее внимание досталось той
самой Фосси – хорошенькой девице, маленькой и хрупкой точно певчая
птичка. Лицо ее попеременно меняло выражение: она то радовалась,
что наконец-то сестра перестанет быть проклятием семьи, то
стыдилась ужасных обстоятельств свадьбы, и крохотные ушки ее горели
ярко-алым светом. Лютио, сидевший неподалеку, тоже краснел – но от
другой досады: ревнивцы сразу замечают, когда на их сокровища
притязают другие, а сегодня во Фреченто многие холостяки сочли, что
помолвка младшей дочери Дунио – чистая условность.
Сам же несчастный отец двух
красавиц-дочерей не мог найти себе места от беспокойства и думал
лишь о том, что со свадьбой все неладно, как и с женихом. «Ох, что
же я наделал! – думал он. – Здесь все сплошной обман. Нельзя
спускать глаз с колдуна, и, быть может, если я докажу, что он
злонамеренный мошенник и плут, то позор падет не на мое семейство,
а на чародейское сословие, гореть ему в аду!..»