– Ну, и пусть смотрят!
Я сделала ещё один кульбит и повалилась на голубой ковёр: меня душил смех… Особняк, хозяин с толстой бородавкой на лбу, его засушенная, как осенний лист, жена, белое облако горничной, Ванька на побегушках – всё при своей вызывающей реальности – казалось декорацией. Декорацией к какой пьесе? Кто её автор?.. Я знала только одно: что пьеса эта стара, как мир, и роли в этой пьесе актёры выбирают сами.
Ненастоящими казались даже голубенькие незабудки. И я стала пучками выдёргивать их из горячей земли…
Потом мы вернулись в дом и чинно уселись за стол. Хозяин всё так же расслабленно смотрел в ярко размалёванный экран телевизора. Звук был выключен. Рядом, опустив голову на стол, дремал Ванька-Ванюшка.
Неожиданно заскрипела лестница, и откуда-то сверху сошла пожилая дама, с прямой, негнущейся спиной столбовой дворянки и скорбным лицом. Жена Большого Поэта. Несмотря на жару, она зябко куталась в большую белую шаль. Слегка кивнув нам, она опустилась поодаль в кресло и, оставаясь безмолвной, с любопытством рассматривала меня.
– Это та самая М., о которой я рассказывал Вам, – сказал, обращаясь к ней, мой крёстный. А мне шепнул: «Она очень интересуется современной поэзией».
Старая дама, с ещё большим удивлением окинув меня взглядом, спросила надтреснутым голосом:
– Мне говорили, Вы пишете стихи?
– Да.
– Ну, так почитайте же нам! – не попросила, а приказала она. Голос у неё был тихий, но властный.
«Прочти, прочти что-нибудь, – шепнул мне крёстный. – Ведь она ради тебя спустилась, ты её заинтриговала».
Я продолжала пребывать во взвинченном настроении, требовавшем выхода.
– Посвящается Гумилёву! – с вызовом сказала я.
– Льву? – уточнила дама.
– Нет. Николаю!
Ты откуда, заблудившийся трамвай?..
Пыль глухая на колёсах и трава.
Мне сегодня сердце шепчет, задрожав:
«Машенька – жива!..»
В пыль и прах – прошедшие года.
Говорит: не расставались никогда.
Я в трамвай вбегаю на ходу.
Машеньку найду!
Не в безумье, не во сне и не в бреду —
Я тебя найду!
Скрежет, хохот, поворот и стёкол дрожь:
«Не найдёшь!»
На безмолвных колокольнях – пыль, трава.
Машенька мертва…
Овощной, капустный дух над алтарём —
Все умрём.
Старая печальная дама слушала меня в напряжении, которое передалось мне по воздуху, как электричество. А её муж, толстый барин с бородавкой на лбу, смотрел на меня протрезвевшим взглядом…