— Подожди ты, егоза. Угнать никак не получится, но
если повредить повозку, поломать спицы на колесе, или ось, или еще
как по-другому, это проще, это можно попробовать. Или издалека,
обстрелять, или подкрасться, но обстрелять лучше.
— А зачем нам повреждать повозку, какая от этого
польза, как мы ее потом угоним?
— Польза в том, что немцы оставят повозку, и все,
что в ней, на ночь. Не потащат же на себе. А ночью возле нее
останется полтора человека, их и обработать легче, можно будет и
пошуметь.
— Пошли! — Гануся решительно встала на
ноги.
— Стой! Подожди, ты даже не знаешь, куда
идти!
— Так веди!
— Сначала пообещай, что не будешь валять
дурочку.
— Обещаю! — Гануся таращит на меня хитрые глаза,
изо всех сил стараясь показаться серьезной.
— Ты комсомолка?
— Ага!
— Ну?
— Что?
— Честное комсомольское?
— А! Честное комсомольское!
Детский сад!
— Туда!
— Вон за теми кустами.
Место было откровенно паршивое, означенные кусты
росли только на самой опушке, а дольше лес был отвратительно голым,
просматриваясь метров на сто, самое меньшее.
— Плохо ты придумал с поломкой повозки. Поломаем,
убьем часовых, а потом что? На себе много не утащишь. Нож у тебя
есть?
— Зачем тебе?
— Нож у тебя есть? — Повторила вреднеющая на глазах
Гануся.
Я молча достал из вещмешка немецкий штык-нож, и
подал ей. Не пойдет же Гануся, в самом деле, резать часового, и
зачем ей тогда нож? Но та не взяла нож в руки.
— Сделай мне щепочки, острые, вот такой длины. —
Показала она пальцами сантиметров пять.
Я не стал уже спрашивать, зачем ей острые щепочки,
может, девчонка захотела под ногтями почистить. Подобрав сухой
сучок, выстрогал две штуки нужного формата и отдал ей.
— Жди меня здесь!
И не успел я моргнуть глазом, как она унеслась к
кустам, только тяжелый хвост запрыгал по гибкой спине. Сначала я
рванул за ней, но поспеть за легконогой Ганусей, волоча тридцать с
лишним килограмм пулемета и вещмешка, было невозможно.
Остановившись, я решил пройти сквозь кусты в стороне от немцев, и
от Гануси, чтобы проконтролировать ситуацию и прикрыть дурочку
фланговым огнем. При этом в душе, я понятно, материл инициативную
комсомолку последними словами. Она же, достигнув зарослей
кустарника, повела себя на удивление аккуратно, вслушиваясь и
всматриваясь, и передвигаясь вперед так медленно и осторожно, что
я, с одной стороны порадовался и слегка успокоился, с другой, взмок
от напряжения, дожидаясь продолжения и окончания ее
авантюры.