наконец стих, и до них отчетливо
донеслись крики защитников города.
– Да здравствует наш Генрих! –
разобрал он. Затем дружный крик «Урр-ра-а!»
разнесся по окрестностям.
– Ч-черт знает что! Это
же салют! – изумленно проговорил д'Анжу,
с трудом приходя в себя.
И действительно, ля
Рошель приветствовала своего вождя. Что за важность,
если сегодня он оказался по другую сторону крепостного вала.
– А я и не знал, что вы, оказывается,
так популярны у гугенотов, монсеньер, – с нервным
смешком заметил король Наваррский своему тезке Генриху
Анжуйскому. Он, честно говоря, тоже был
несколько обескуражен.
Тот неопределенно
хмыкнул, даже не пытаясь скрыть досаду.
– Я все-таки не устаю
удивляться, как вам это удается, –
наконец ответил он, помолчав, –
вы командуете солдатами, которые в
них стреляют, а
они по-прежнему приветствуют
вас, словно мессию.
– Тем лучше, – ответил Генрих, –
значит, рано или поздно они все-таки выполнят мой
приказ и вынесут вам ключи от города.
Д'Анжу скептически
скривился.
Приветственные крики,
которые Генрих услышал в свой адрес, для
него самого оказались сюрпризом.
Он и не ожидал, что ему
простят все то,
что он натворил за последнее
время: его переход в
католичество, эдикт о восстановлении в
Гиени папской
веры, все многочисленные
распоряжения сдаче города, наконец приезд сюда, в
действующую армию, осаждавшую ля Рошель. После всего
этого они еще и приветствовали его! С ума сойти!
Он-то меньше бы удивился, если
бы со стены крепости его забросали тухлыми яйцами.
Впрочем, Генрих с некоторых пор не
был склонен к излишнему самомнению. У него хватало ума
понять, что этой поддержкой он обязан вовсе не собственным
исключительным достоинствам, а всего-навсего
отсутствию какой-либо внятной альтернативы. Герцог
Алансонский, несмотря на свои заигрывания с протестантской партией,
все же вполне добровольно оставался католиком, и
далеко не все были готовы видеть в нем вождя. Принц
Конде вполне мог бы заслужить доверие ревностных гугенотов, но
он относился к младшей ветви семьи Бурбонов, не
был зятем короля Франции, и уже поэтому казался слабой
фигурой на политическом небосклоне. Таким образом, Генрих
Наваррский по-прежнему оставался
единственным подходящим лидером французских протестантов, хоть в
том и не было его заслуги. Ну и пусть, не всего же добиваться
трудом и жертвами.