кровей, был единственной целью
затеянной авантюры. Ну не бывает так, чтобы иностранные князья
помогали опальным принцам, ничего не желая получить взамен. История
эта просто обязана была иметь продолжение, или Дижон ничего не
понимал в жизни. И вот где этого продолжения ждать? Какую форму оно
примет и когда? Вот в чем вопрос.
Когда Дижон поделился своими
сомнениями с королевой Екатериной, она лишь пожала плечами.
– Я удивляюсь
вам, мэтр, – сказала она. – Когда у
вас появляются вопросы к подследственным,
их нужно просто задать и все. А когда те
не желают говорить, вы знаете, что делать.
– Но, мадам, столько важных особ...
Кого из них я могу допросить с пристрастием?
Королева слегка
задумалась.
– Думаю, ля Моля можно. Да,
пожалуй, ля Моль больше всех подходит. А для проверки
еще Коконаса.
Дижон сделал себе пометку и
поклонился. Ля Моль и вправду был самым подходящим кандидатом на
дыбу. Человек, не слишком близкий
королю, с другой стороны, достаточно
осведомленный. Ко всему ля Моль попался
еще и на том, что при аресте у него нашли восковую
фигурку работы Казимо Руджери,
знаменитого при дворе черного мага, услугами которого
втайне пользовалась и сама королева-мать. Фигурка была
облачена в долгополую
одежду, на голове у нее блестела
корона сусального золота, а на месте сердца зияли дыры от игл: брр!
На Дижона из глубины веков пахнуло серным запахом
колдовства. Сам ля Моль, правда, утверждал, что фигурку эту
использовал для любовной ворожбы, но понять, чья фигурка – мужская
или женская было довольно трудно. А король-то наш
чахнет и чахнет, не иначе происки Нечистого, а ля
Моль, выходит, Его пособник.
Честно говоря, в черную
магию Дижон верил не особенно. История с любовной ворожбой казалась
ему правдоподобнее: о романе ля Моля с королевой Наваррской при
дворе не знал только глухой. Но тем более: глупость должна быть
наказана. А нечего крутить с принцессами.
Спал бы с горничными, как сам Дижон,
целее был бы. Несколько экю и никакого колдовства.
Итак, ля Моль. И правильно, любовная
ворожба там или черная магия, это пусть
отцы-инквизиторы разбираются, а у нас другие
дела.
С этой мыслью следователь отложил в
сторону бумаги ля Моля и перешел к
другому вопросу, не такому важному, но тоже небезынтересному. Он
натянул на себя мантию и покрутился перед зеркалом.