Едва не казнив этого человека,
виновного лишь в том, что оказался по другую сторону
крепостного вала, он, Генрих Наваррский, чуть было не
пожертвовал самым главным, что у него
еще оставалось, ради убогой своей обиды.
Генрих понимал, что без лошади
Лаварден неопасен: он не успеет предупредить
д’Антрагэ. Решение пришло само и показалось ему таким
простым и логичным, что он вдруг ощутил, как по спине и по рукам
побежали мурашки уходящего напряжения.
– Действительно пора ехать, уже и так
потеряли много времени… – Генрих неохотно взглянул на
пленника. – Так что можете идти, сударь,… ко всем
чертям… Еще до света будете в деревне. Миоссен,
развяжи ему руки и верни плащ, не то замерзнет в дороге.
Повисла пауза.
– Но, сир, как же… –
начал было Миоссен, однако Генрих жестом оборвал его,
и тот, недовольно сопя, выполнил приказ.
У всех был такой глупый вид, что
Генрих не выдержал и рассмеялся.
– Идите уже, – повторил он
насмешливо, – и кланяйтесь моей теще, как
дотопаете до Парижа.
Лаварден неловко подобрал с земли
свою перепачканную одежду и зашагал прочь, к лесу. Он не
оборачивался, но Генрих собственными лопатками ощущал, как он ждет
выстрела в спину.
По отряду пробежал недовольный ропот,
стая неохотно выпускала добычу.
– Хватит с меня покойников, – громко
заявил Генрих, – пусть Гизы и Валуа режут
друг друга сколько угодно. А мы, пожалуй, поедем домой.
Генрих даже не сразу понял, что
нащупал ту струну в их уставших душах, которая звучала громче и
пронзительнее, чем жажда мести.
– Домой, – тихо повторил кто-то. И
все поняли, что это не в Париж. Домой! Это магическое слово,
которое наконец-то было произнесено вслух, вернуло людей в чувство,
вновь превратив горстку озлобленных убийц в отряд
единомышленников.
– Слава нашему королю Анри! –
воскликнул Агриппа, разом заставив замолчать всех
несогласных.
– Слава! Слава! – откликнулись
нестройные голоса.
– Слава! – подхватило ночное эхо.
– За мной, господа! –
крикнул Генрих, бросая коня в галоп, и маленький отряд рванул
вперед, быстро углубляясь в лес.
– Эге-е-гей! – ликующий
голос д’Арманьяка далеко разнесся над верхушками
деревьев.
Порыв колючего зимнего ветра ударил
Генриху в лицо. Сегодня капризная Фортуна вновь одарила его своей
улыбкой. Впервые после стольких провалов и неудач. Он
не считал их. К чему корить себя за ошибки и оборачиваться назад,
убивая живительную веру в себя? К чему бессмысленно мстить,
порождая лишь поводы для новой мести?