– Когда я смотрю на эти звезды…, –
задумчиво произнес Агриппа, – на это необъятное ночное небо… слышу
шелест травы и плеск волн, я точно знаю, что Бог здесь рядом с
нами. Ибо в каждой травинке спрятана частичка Его. А паписты строят
свои соборы и украшают их витражами и золотом, не понимая убожества
своих потуг… будто все золото мира способно сравниться с Его
величием…
Генрих не мог бы сказать такими
словами, но сейчас каждой клеточкой своего тела и всеми струнами
души ощущал он красоту и мощь мироздания. Словно первый человек на
земле, он чувствовал свою общность с огромным миром, что
простирался пред ним до горизонта.
– Разве нуждается человек в
посредниках, чтобы говорить с Создателем? – сказал Сегюр. – Жадные
папские сановники стремятся отнять у нас это святое право, что от
рождения дано каждому. Они желают присвоить себе Бога, чтобы вновь
превратить людей в послушное стадо овец, бессмысленно бредущих за
пастырем, роль коего католическая Церковь берет себе. Я верю, что
когда-нибудь все христиане, вырвавшись из темницы папизма, обретут
единение с Богом. И я готов воевать за это до последней капли
крови!
Генрих улыбнулся. Все это было таким
родным и знакомым, что можно было и не отвечать, ибо всякий вечер у
костра сводился к таким беседам. Иногда Генрих задумывался о том,
что, к стыду своему, сам он не так уж и религиозен. Когда он видел
фанатичный блеск в глазах своих друзей, то вынужден был признать,
что не разделяет их чувств.
И все же Генрих Наваррский считал
себя убежденным протестантом. Новая вера создала вокруг себя целый
мир, в котором каждый узнавал своих, и Генрих был его частью.
Частью этого мира были его мать и сестра, обе суровые гугенотки.
Частью этого мира были самые близкие его друзья и все, кого он
любил. И даже его родная провинция, любимый южный Нерак с его
розами и каштанами. И эти летние вечера у костра тоже были частью
этого мира. А потому, когда юный принц Наваррский, став главою
протестантской партии после смерти Луи де Конде, давал клятву
защищать свою веру до последней капли крови, он клялся искренне.
Ибо в торжественные слова клятвы вкладывал он приземленный и вполне
понятный ему смысл защиты всего того, чем дорожил в жизни.
Генрих знал, что мир этот прекрасен
не для всех. Сегодня он мог в очередной раз убедиться в этом. Но,
как все юные принцы, искренне полагал, что именно ему по силам
исправить несовершенство жизни.