А Кайхур и вовсе завыл.
Ултер. Земли Дорчариан.
Где-то рядом с селением Ойдетта
Ули сидел на невысокой деревянной
приставной лесенке из трех ступенек рядом с повозкой Главы
Хранителей. Мало кто в горах помнил, как эта имперская повозка
оказалась у Хродвига и как быстро она стала для него домом на
колесах. Но теперь любой горец, издалека завидев приметный силуэт,
мог знать, кто к ним пожаловал.
Ули сидел на верхней ступеньке,
прислонясь спиной к повозке, и думал о ее знаменитом хозяине. О
своем прадеде, Хродвиге, Главе Суда Хранителей. Когда Хродвиг вдруг
внезапно упал в овраг, Ули растерялся. Освобожденные пастухи успели
как-то поймать старика, и он не расшибся. Потом, когда прадеда
вытащили и он стал бессвязно говорить Хоару о чем-то непонятном,
Ули стало жалко прадедушку.
А когда тот замолчал, и откинулся
назад, Ултер даже пустил слезу. Нечаянно – в глазах защипало, и
слезы сами потекли по щекам. Прадедушка казался тогда таким добрым,
и так его было жалко!
«Добрый-добрый, как же», - подумал
Ули и потер ушибленное плечо. И посмотрел внутрь повозки, тем более
что дверца была широко раскрыта. Хродвиг мельком глянул на правнука
и звонко закричал:
- И где этот толстозадый Эйдир,
клиббы вас задери! Долго я буду ждать?
Один из чернобурочников низко
поклонился лежащему в повозке Хранителю, укрытому буркой, и вскочил
на коня.
«Вон как все забегали», - подумал
Ули, заново осматривая поляну вокруг, которая так ему понравилась
раньше. Все также крутились водяные колеса, также висели над
водопадами радуги, но очарование места ушло. Сейчас оно напоминало
разворошенный муравейник. Из леса выводили спасенных из оврага
пастухов и усаживали под одним из навесов, рассаживая по ошкуренным
бревнам, по расстеленным прямо на земле шкурам.
«Как прадедушку-то несли, какие все
медлительные и величавые были. А сейчас носятся – как ужаленные в
мягкое место», - вспоминал Ули недавний торжественный выход на
поляну.
Впереди медленно шагал Хоар, с прямой
спиной и высоко поднятой головой. За ним нога в ногу шли охранники.
Тело прадедушки, укутанное в его любимую бурку, они бережно несли
на руках.
« А я, как дурачок, позади шел и
слезами заливался».
Только Немой, увидев их, замычал
что-то, руками замахал и стал вокруг тела носиться, как бестолковая
собачонка.