В Пинюге тело кладем прямо на перроне вокзала, где из всех
административных зданий – скромная деревянная будка. Слышу, как
принимающая сторона в лице хмурого сотрудника НКВД с майорскими
петличками говорит начальнику нашего конвоя:
— Ладно, с покойником что-нибудь придумаем. Давай пока список,
устроим перекличку.
Мы мерзнем в своих лёгких бушлатиках, не предназначенных для
такой погоды – на улице никак не меньше 20 градусов мороза с лёгким
ветерком, от которого моя щетина вокруг рта тут же покрывается
ледяной изморосью. Хорошо хоть кепка на голове имеется, у кого-то и
того нет. Но даже поплясать на месте нельзя, приходится стоять по
стойке «смирно». У-у, садисты…
Копчёным, как мне шепнул стоявший рядом Федька Клык, оказывается
довольно неприятный на вид тип по фамилии Козьев. Вмятый в плоское
лицо нос, глубоко посаженные, шарящие по сторонам маленькие глазки,
кусочек левого уха отсутствует, белеющая нитка шрама на небритом
подбородке, да ещё левая же щека чем-то обожжена, отсюда, наверное,
и погоняло. Такой физиономией только детей пугать.
Рядом стоят три автозака. Опытный Клык шепчет, что в машинах так
и поедем до Чибью[1] по наезженному
зимнику, а это порядка 500 километров.
— Сейчас река встала, лед, а то бы на пароходе плыли, —
добавляет Федька.
— Мы ж концы отдадим в этих автозаках.
— Не ссы, думаю, там буржуйки стоят. Сами же конвойные не дураки
себе жопы морозить.
Тем временем перекличка закончена. Все на месте, включая
покойного Петровича, которого майор спихивает на начальника станции
– приземистого мужика в унтах, овчинном тулупе и, несмотря на
мороз, фуражке на голове. Тот, выслушивая указания, обречённо
кивает и козыряет. Затем подзывает двух пришедших с ним путейцев и
показывает на завёрнутое в мешковину тело. Те хватают покойного за
руки, перекладывают на санки и увозят куда-то за деревянное здание
вокзала. Прощай, Петрович, земля тебе пухом!
— Так, граждане уголовники, троцкисты и прочая недобитая шваль,
— констатирует майор. — Слушаем меня внимательно, два раза
повторять не буду. Сейчас перемещаемся в автозаки, ведем себя
смирно, услышу какой шум не по делу – выведу весь автозак на мороз,
раздену до подштанников, и заставлю бежать за машиной на своих
двоих до самого лагеря. Вопросы есть?
Вопросов ни у кого нет. Видно было, что начальник конвоя не
большой любитель шутить. Майор дал команду, и новые конвойные –
такие же разномастные, как и прежние – принялись по одному загонять
нас в автозаки. Которые, на наше счастье, и в самом деле
отапливались буржуйками, и то больше создававшими иллюзию тепла.
Наш этап – около полусотни человек, так что мы более-менее
комфортно разместились по трем автозакам, если тряскую езду в
холодной клетке вообще можно называть комфортной. Я по-прежнему
держался с одесситами, хотя к нам затесались двое столичных. По
виду – чистые политические, на уголовников совершенно не смахивали,
вели себя смирно, тихо зажавшись в углу.