— Хорошо, мать вашу! Будет вам тепло!
Мы прекращаем акцию протеста, а начальник, видно, решает
отомстить, потому что через час вагон превращается в настоящую
парилку. Блатные снова грозят дебошем, в итоге ещё спустя какое-то
время температура в вагоне становится вполне приемлемой, и в
дальнейшем проблем с отоплением не возникало.
А вот с Петровичем были проблемы. Вечером того же дня у него
поднялась температура. Лепилы при вагоне не имелось, и начальник
конвоя разорился на две таблетки аспирина, не забыв добавить, что
только добро переводит на всяких уголовников. Думаю, и эти таблетки
зажилил бы, но после нашей акции с раскачиванием вагона главный
цербер стал чуть более покладистым. После сразу двух выпитых
таблеток Петровичу стало чуть получше, и он вроде бы забылся
беспокойным сном.
Ночью я проснулся от того, что меня словно что-то толкнуло в
бок. Приподнялся на локте, озираясь по сторонам, и в тусклом свете
забранной в сетку и никогда не гаснувшей лампочки я увидел бледное
лицо Петровича с застроенным носом. Тут же понял – все, отмучался.
На всякий случай подполз к нему, приложил два пальца к сонной
артерии. Нет, уже холодный, ничем не поможешь.
Растолкал народ. Жалко старика, но и спать в одном отсеке с
покойником тоже не айс, как говорит молодежь XXI века.
— Ща решим, — уверенно сказал Федька Клык и крикнул сквозь
решетку, — Конвой, дело есть.
— Чиво орешь?
Появившийся из конца коридора заспанный конвойный Ербол из
киргизов явно кемарил, а мы тут разбудили его, не дали сон
досмотреть о родном кишлаке.
— Чиво-чиво… Человек помер.
По такому случаю был поднят на ноги начальник конвоя, который
учинил настоящее следствие. Однако, не усмотрев в смерти Петровича
ничего криминального, велел двум зекам взять покойника за руки и за
ноги, оттащить в холодный тамбур и накрыть простыней. Мол, полежит
там до прибытия в Пинюг. Небольшое поселение Пинюг – конечная
станция железнодорожного маршрута. Дальше пути ещё не прокладывали.
Эх, ну и попал я, каменный век какой-то.
А Федька Клык тем временем устроил шмон в личных вещах
Петровича. Впрочем, поживиться там особо было нечем, единственную
ценность представлял мешочек махорки. А я ведь и не знал, что
Петрович курит, при мне он даже не доставал кисет, тем более куда
ему курить-то с его лёгкими… Или это тоже вместо «валюты», как у
меня папиросы? Ну теперь уж эта махорка ему точно не пригодится, а
Клыку радость, ни с кем делиться не собирается. Можно было бы,
конечно, потребовать разделить на всех, да что там делить-то – по
щепотке на брата?