А спустя пару дней я получил посылку от Вари. После шмона
вертухаев от нее хорошо если осталась половина, но и то неплохо.
Сухари, шматок сала и пять пачек папиросных гильз «Сальве» сделали
мою жизнь ярче. Впрочем, не только мою, я решил подкормить самых
доходяг с нашего этапа, которые впахивали на разработке нефтяных
месторождений. Лагерная администрация с какого-то перепугу, без
всяких объяснений снизила нормы пайков, что даже у обычно немых
политических вызвало возмущение. Им-то как раз требовалось лучше
питаться, они тратили калорий на работах больше, чем получали едой,
тогда как блатные ничего не делали, да ещё отбирали посылки, с
которым неплохо харчевались.
Свой паёк получил и Лёва Лерман, за месяц на разработках
превратившийся в бесплотную тень. Самодельным ножом, который я
арендовал у Олега в столярке, тонкими ломтиками порезал белое с
розовыми прослойками сало, положил три ломтика на сухарик и
протянул бывшему учителю.
— Что вы, не стоит, — чуть ли не шепотом попробовал отказаться
интеллигент.
— Бери, говорю, а то скоро совсем коньки откинешь, — настаивал
я.
Тот сопротивлялся недолго. Прежде чем отправить сухарь с салом в
рот, долго рассматривал нехитрую снедь, затем всё же решился,
откусил половину расшатанными зубами, пошамкал, словно пробуя на
вкус, блаженно прищурился, и из его левого прищуренного глаза по
небритой щеке скатилась скупая слеза. Вторую половину сухаря с
салом он жевал несколько минут.
— Спасибо, я уже и забыл вкус настоящего сала, — поблагодарил
меня Лерман, облизывая сальные пальцы.
После того, как всё раздал самым нуждающимся, один сухарь с
парой ломтиков сала прикроил для себя. Благотворительность – вещь
хорошая, вот только и о себе забывать не стоит. Жевал и незаметно
косился в сторону воровского угла, откуда недобро зыркали урки.
Пусть зыркают, варяги, ничего им не обломится с царского
стола.
Но самое главное, что к посылке было приложено письмо, которое
пусть и перлюстрировали, поскольку конверт оказался вскрыт, но не
изъяли. И там было маленькое чёрно-белое фото, с которого на меня
глядело строгое лицо Вари. Фотокарточку я рассматривал несколько
минут, вспоминая проведенные рядом с девушкой минуты, а затем
спрятал за пазуху и принялся читать письмо. Варя писала, что после
моего ареста в жизни порта ничего особенно не изменилось, что меня
вспоминают добрым словом и докеры, и начальство порта, а особенно
мои музыкальные экзерсисы. Писала, что скучает, вспоминает моменты,
когда я ее провожал домой, как сидели в кафе, как я защитил ее
честь… Эти строки меня особенно тронули. Выходит, не только она
запала мне в душу, но и я ей небезразличен! Черт, как же не вовремя
я угодил в лагерь, глядишь, сейчас бы уже вовсю встречались…