Делать было нечего, время спрессовалось в одну растянутую, как
кисель, субстанцию. По праву больного меня никто из сокамерников не
тревожил, и я мог хотя бы насладиться лежанием на жестком матрасе,
разглядывая нацарапанные на стенах надписи. Тут, судя по всему, не
красили стены с дореволюционных времен. Глаза – один из которых был
прилично затекшим – натыкались на даты, самая старая из которых
относилась к 1897 году. «Гога из Тифлиса – 1897», а чуть ниже те же
цифры и надпись, сделанная грузинской вязью. Нацарапать что ли ради
смеха – «Здесь был Ефим Сорокин, родившийся в 1980-м году, в год
проведения московской Олимпиады»… То-то сидельцы затылки будут
чесать.
Периодически кого-то вызывали на допрос, кто-то возвращался
изрядно побитым, а двое из вызванных и вовсе не вернулись, и этот
факт не внушал мне и другим оптимизма.
Настало время ужина. Блатные, как обычно, кучковались на
примыкающих к окну нарах, и я приметил, что они там о чем-то
перешептываются, изредка бросая взгляды в нашу сторону.
— Затевают какую-то пакость, — негромко проинформировал я
комбрига. — Ночью нужно быть готовыми ко всему.
— Установим поочередное дежурство, – так же тихо ответил
Кржижановский. — Нас уже несколько человек набирается, из военных,
да и остальные из сочувствующих, так что дадим вам отоспаться,
справимся своими силами.
Как и вчера перед сном, свет выключили где-то часов в 11 вечера,
и камера погрузилась в темноту. Слабый луч лунного света, падавший
в зарешеченное оконце, и тлеющий красным кончик папиросы из
блатного угла – вот и всё освещение. Хорошо хоть фрамугу
приоткрыли, а то бы вся камера провоняла табаком. Запасы махорки у
них, наверное, солидные, передачки, небось, кореша с воли
передают.
Сон не шёл. Сокамерники ворочались, что-то бормотали,
разговаривали… Правда, постепенно всё же затихали. О том, сколько
прошло времени после отбоя, можно было только догадываться. А мне
всё равно не спалось. Ныли побои, в боку ломило, нужно показаться
медику, может, хоть какую-то фиксирующую повязку на ребра наложит,
а ещё лучше, если в «больничку» определят.
Я закрыл глаза, пытаясь всё же уснуть. Видно, с закрытыми
глазами у меня обострился слух, потому что я расслышал какое-то
шевеление в «блатном углу». Открыл глаза – и различил в сумраке три
крадущиеся в нашу сторону тени. Чуть толкнул лежавшего рядом
комбрига, тот стиснул мое запястье – мол, всё вижу, нахожусь в
полной боевой готовности.