Хотя, насколько я помнил из прочитанного, Ежов с подельниками
выводили «ленинскую гвардию», проводя своеобразную чистку партийных
рядов. Понятно, не самовольно, а по указанию известного кого. Не
знаю уж, оправдано это было или нет, но вывели всех практически
всех руководителей высшего и среднего звена, да и внизу. Скорее
всего, прошерстили изрядно. Как по мне – и те хороши, и
эти.
А через день меня забрали. Причем не первого, до меня из камеры
взяли ещё двоих, и они уже не вернулись, что заставило остальных
невольно притихнуть, погрузившись в мрачные размышления. Брали и из
соседних камер. Кто-то явно упирался с криком: «Не пойду! Тираны!
Не дамся!» - из продола, как бывалые сидельцы называли коридор,
крики доносились вполне отчетливо, вызывая у народа желание
забиться под шконку или сделаться невидимками. А потом откуда-то
издалека донесся «Интернационал», который закончился после первых
двух строчек. Видно, конвоиры привели поющего в чувство.
— Похоже, у Особого Совещания при НКВД СССР сегодня расстрельный
день, — не выдержав, прокомментировал Коган, который всегда был в
курсе происходящих в тюрьме событий. — Интересно, кто приводит
приговор в исполнение – Блохин или
Магго[1]?
— Может, их по этапу сразу отправили? — с надеждой предположил
Коля Ремезов.
Коля был на воле путейцем, числился всегда в передовиках,
собирался вступать в комсомол, но тут черт попутал - стырил
какой-то важный болт, который должен был заменить грузило для
удочки. Теперь ему грозило от пяти до восьми лет лагерей.
— По этапу? Хм, может, и по этапу. Отчего же, вполне может
быть.
Как бы там ни было, дошла очередь и до меня. Завернули руки,
зафиксировав запястья наручниками, и привели в помещение без окон,
где за столом восседали трое, а отдельно вуголке – моложавый
сотрудник НКВД в очках, вооруженный пером и бумагой. Похоже,
секретарь.
«Тройка», — всплыло в памяти знакомое слово, и по спине
протянуло холодком.
Конвоир велел остановиться метрах в трех от стола. Три пары глаз
равнодушно прошлись по мне, и я понял, что дело попахивает
керосином. В центре восседал непримечательный сотрудник органов с
четырьмя ромбами в петлицах и звездочкой над ними. Кажется, большая
шишка. По правую руку от него - мужчина лет пятидесяти в
гражданском, вытиравший несвежим платком потную залысину. По левую
– ещё один в гражданском, с бородкой и в круглых очках,
придававшими ему сходство с Троцким, чье имя сейчас склонялось
исключительно в негативном оттенке.