— Товарищ Сталин! Разрешите?
— Входите, товарищ Поскребышев. Что у вас?
Заведующий канцелярией Генерального секретаря ЦК ВКПк(б),
неслышно ступая по устилавшему пол хозяина кабинета мягкому ковру,
приблизился и протянул распечатанный конверт.
— Что это?
— Письмо на ваше имя, товарищ Сталин.
— От кого?
— От некоего Ефима Николаевича Сорокина. Он либо сумасшедший,
либо… Даже не знаю, как сказать, — волнуясь, Поскребышев испытал
зуд в районе шеи, но усилием воли сдержал непреодолимое желание
почесаться. — Наверное, вам самому лучше прочитать, потому что мы с
товарищем Власиком так и не смогли прийти к единому мнению, что же
это такое. Слишком уж фантастично, но при этом упоминаются реальные
факты, которых не мог знать посторонний человек. Помните, товарищ
Сталин, я вам докладывал об убийстве Фриновского и следователя
Шляхмана? Этот момент в письме также упоминается.
— Ладно, ступайте, товарищ Поскребышев, я вас вызову, если
понадобитесь.
Оставшись один, Сталин отложил в сторону свежий номер «Правды»
со своими пометками красным карандашом на полях, из пачки папирос
«Герцеговина Флор» выбрал одну, поднес спичку, пыхнул пару раз,
удовлетворенно крякнул, прогоняя от себя мысли о запрете врачей на
курение, и только после этого взялся за письмо. По мере того, как
он погружался в чтение, выражение его лица оставалось неизменным, и
лишь в прищуренных глазах можно было прочитать, что повествование
его всерьез заинтересовало.
Сталин снял трубку и, дождавшись, когда отзовутся на том конце
линии, глухо произнес:
— Зайдите ко мне, товарищ Поскребышев.
Секретарь не заставил себя долго ждать. Вытянувшись в струнку
перед своим непосредственным руководителем, ужасно потея, он был
готов к любому повороту событий, вплоть до ареста. Конечно, не
сразу, Иосиф Виссарионович никогда не давал команды кого-либо
арестовать в своем кабинете. А вот через день-другой за человеком
вполне мог приехать «воронок», и чем-то не угодивший Вождю бедняга
попросту исчезал. Поскребышев догадывался, куда, но предпочитал об
этом лишний раз не думать, а то ведь, он слышал, нервные клетки не
восстанавливаются.
— Я ознакомился с содержанием этого письма.
Сталин сделал паузу, закурив третью по счету папиросу, прошёлся
по кабинету, встав у окна с видом во двор Сенатского дворца.
Невостребованная сегодня трубка лежала на столе. Поскребышев про
себя отметил, что акцент генсека усилился, и это свидетельствовало
о скрытом… нет, не волнении, товарищ Сталин никогда не волновался,
скорее о легком возбуждении, возможно, даже смешанным с
азартом.