«Павел I стоял у окна новенького Михайловского замка.
1801 годъ, 10 марта, полдень, Санктъ-Петербургъ».
Крымов продолжал читать.
«…Казалось, главная мечта императора Павла сегодня сбылась, двор и царь впервые заночевали в Михайловском замке среди еще сырых стен и туманных от влаги камней, но ожидаемой радости царь почему-то не испытывал: холод ли, тягостные предчувствия, молчание придворных, угрюмые лица жены и сыновей были тому виной, как знать! Как знать!..»
Алика в телефонной будке междугороднего телефонного пункта кричала в телефон:
– Мама! Мама, мама, ну что ты, честное слово, сколько можно? Мама, я уже не ребенок. Нет. Корабль подойти не может. Шторм. Мама, какой юг, тут снег лежит. На моpвокзалe… Я на морвокзале переночую. О господи! Ну что еще? Что?
За стеклами пункта было уже почти совсем темно, впрочем, темнотой это назвать было нельзя. Скорее, наступал синий зимний ялтинский вечер.
Бананан постучался костяшками пальцев в стекло, Алика услышала, без радости спросила:
– Ну что?
– Простите, пожалуйста, – галантно ответил Бананан, – но мы абсолютно не понимаем, зачем интеллигентному человеку ночевать на морвокзале. Давайте познакомимся. Это Витя, мой друг Витя. Чего вы так шарахаетесь? Возможно, вас смущает, что он негр, так это пустяки. Он наш негр, советский, социалистический. Можно сказать, вы видите перед собой негра новой формации, не Майкл и не Джо, заметьте, а Витя. Прямое следствие детанта. Обыкновенный Витя. Эй, Витя, правда ты Витя?
– Да, я Витя, – ответил Витя.
– Ведь ты не Майкл и не Джо, – продолжал приставать Бананан.
Шли по пустынному скверу по направлению к морю, а Алика и не поняла поначалу, как она среди них оказалась. Светский разговор продолжался.
– Я вам хуже историю расскажу, – продолжал теперь уже Витя. – В Ленинграде поймали иностранца. Так он вез в СССР чемодан с гадюками.
Все втроем радостно расхохотались.
– А вас, простите, как зовут? – еще галантнее продолжал Бананан.
– Алика, – ответила девушка.
– Странное имя, – удивился Бананан.
– Ничего странного. Дурацкое имя, вот и все. Мама хотела назвать Александрой, а отец – Ликой. Сошлись на среднем, получилось Алика. Дикость, конечно. Как, впрочем, и любой компромисс.
– А море называется Черное, – сказал Бананан.
Они стояли на совершенно пустой вечерней ялтинской набережной, шторм продолжался, волны били в гранитный парапет, и брызги долетали до огромного портрета Леонида Ильича Брежнева, который изображен был со всеми наградами и установлен на века на мощном бетонном основании.