К дворцу я шла пешком и босиком, не
слишком старательно обходя лужи. Зажатый под мышкой кот безнадежно
выл на одной ноте. Редкие утренние прохожие шарахались в переулки,
не решаясь разминуться с ведьмой по другой стороне узкой
мостовой.
Не обрадовались мне и стражники.
Скрестив дрожащие копья, они заискивающе поинтересовались целью
визита. Я протянула им выписанное Учителем направление и, входя в
роль, зловеще проскрежетала что‑то себе под нос, потирая ладони.
Копья не просто разошлись – метнулись в стороны. Под опущенными
забралами гулко клацали зубы.
Я подоспела как раз к завтраку – по
дороге к трапезному залу мне попалась только парочка служанок, одна
из которых картинно упала в обморок, а вторая поспешила спрятаться
за гобеленом. Вытканное на нем море реалистично взволновалось,
кораблик взлетел на гребень волны. У дверей в зал тоже стояла
стража, но я, не останавливаясь, взглядом распахнула двери и
прошествовала мимо остолбеневших караульных.
Его величество восседал во главе
стола на помеси стула с троном – высокая, роскошная спинка с
россыпью сапфиров по краю и довольно простенькое сиденье, даже без
подлокотников. Маленькие Наумовы глазки сально щурились, высокая
корона успешно маскировала плешь с начесанными с боков волосами.
Алая, в золотых лилиях, мантия свесилась на пол. Тяжелая, наверно,
бархатная. Сзади, по обе стороны царского седалища, стояли
фаворитки – блондинка и жгучая брюнетка, нежно улыбавшиеся
Наумовому затылку. Я сначала решила, что их ограбили на большой
дороге, но потом поняла, что практическое отсутствие материи на
соблазнительных телесах – нормальное явление. Материи не просто
было мало. Она, по‑видимому, сползла, прикрывая абсолютно
неинтересные части тела, а то, что прикрывают на пляже, было
выставлено на всеобщее обозрение за вычетом пары клочков и трех
веревочек. Слева от короля, поджав губки, – невероятно прямо,
словно посаженная на кол, – сидела королева Вероника, законная
супруга Наума, девица кукольной красоты. Светлый кучерявый парик
венчала сапфировая диадема. Невыразительные голубые глаза
равнодушно скользили по хитрым лицам придворных, выстроившихся
вдоль стен в ожидании сигнала к началу пиршества. На руках у ее
величества дремал серебристо‑серый мопсик со сморщенной лупоглазой
мордочкой. Вернее, мопсик дремал, пока я не вошла. Тут уж ему стало
не до сновидений. Рванувшись из рук, песик жабой плюхнулся на пол и
укрылся под стулом Наума, задрапированным свисающей мантией.