Он был ди-пи, «перемещенное лицо», а
значит, его ждал фильтрационный лагерь. И, как он понял потом,
тяжелая жизнь в СССР, где даже юный возраст угнанных в Германию не
спасал их от подозрений в измене Родине. Однако с Женькой судьба
поступила милостиво — из лагеря его забрали родители, приехавшие из
Ленинграда, как только им сообщили, что сын нашелся.
Женькин отец больше не был «врагом
народа». В мае 1939-го, после ареста Ежова, отца отпустили, сняв
обвинения. Женька помнил, каким он пришел домой — изможденный,
небритый, с изуродованной пытками рукой... Что более значимо — его
не арестовали повторно, когда пошла следующая волна репрессий. В
воздухе уже сильно пахло большой войной, так что многоопытный и
заслуженный инженер-путеец был в цене. Это подтвердилось и в первые
месяцы войны, когда отец занимался эвакуацией предприятий за Урал,
и позже, когда он восстанавливал разрушенные железнодорожные пути и
мосты для наступающей Красной Армии.
Мать Женьки и его братья были
эвакуированы из Питера в Челябинск, отец был на фронте и к концу
войны приобрел немалый вес и множество связей. После снятия блокады
семья вернулась в Ленинград. В общем, отец имел возможность дернуть
за некоторые ниточки, чтобы бдительные органы выпустили из поля
зрения мальчишку, в двенадцать лет случайно попавшего под
оккупацию, а потом в Германию. У Женькиных ровесников с такой же
судьбой дела складывались куда хуже.
Дома Женька сразу категорически
заявил, что намерен идти учиться на истфак. Поскольку он собирался
туда уже давно, удивления домашних это не вызвало. А сам он
чувствовал лишь беспредельную уверенность, что судьба его лежит
именно в той стороне. Он будет изучать цивилизацию майя. Что бы это
ни значило.
Правда, перед ним возникло небольшое
препятствие — несколько пропущенных лет обучения в школе. Но Женьку
это волновало мало. Год позанимавшись самостоятельно, он сдал
экзамены на аттестат зрелости и пришел на исторический факультет
Ленинградского университета, который еще не назывался Ждановским. А
вот там возникли проблемы более серьезные.
Вступительные он сдал блестяще, но на
собеседовании почувствовал тревогу. Разговаривал с ним Николай
Алексеевич Столяров, уже тогда считавшийся корифеем, главный
научный атеист СССР, досконально изучивший религиозные заблуждения
всех времен и народов. Вообще-то, он действительно был значительным
авторитетом в сравнительном религиоведении, а основной его
специализацией был шаманизм.