Смертельная усталость хозяина
незаметно перетекала в какое-то дурное беспокойство. В красноватом
свете настольной лампы под абажуром обычно уютная столовая стала
казаться местом таинственным и недобрым. То, что днем радовало его
взгляд — геометрически прямые линии, умиротворяющая монотонность
панелей из карельской березы, матовый мрамор камина — в полутьме
приобретало потаенную мрачность. Словно бы он лежал в роскошном
склепе.
Хозяин знал, что он совершенно один в
этой огромной части дачи — от служебных помещений с персоналом его
отделял длинный коридор с большими окнами, выходящими в другие
комнаты. Конечно, охрана стояла по периметру дома, и, выйди он
сейчас на веранду, увидел бы через стекло спины офицеров, чутко
вглядывающихся и вслушивающихся в тишину парка.
Но здесь он был один. Это
одновременно возбуждало и пугало его. Он любил одиночество, но
страх не покидал его никогда. Если бы миллионы людей, для которых
он был полубогом, знали, как жалобно ежится его сердце от
таинственных ночных звуков... Если бы они знали, что этот титан и
герой часто чувствует себя испуганным ребенком в темной пещере с
затаившимися чудовищами...
В горле совсем пересохло, в груди
теснило. Бутылка с водой заманчиво поблескивала в каком-то метре от
него, но сил встать не было. Ему казалось, что, если он вылезет
из-под одеяла и поднимется на ноги, притаившийся в засаде ужас
мгновенно схватит его и унесет неведомо куда.
Воли хватило лишь на то, чтобы
выпростать из-под одеяла правую здоровую руку (большая часть мира
не знала даже, что он калека) и выключить лампу. Спокойнее ему от
этого не стало. Отблески на мебели и стенах сделались еще
таинственнее, ночные звуки — более угрожающими.
Однако стеснение в груди стало
потихоньку отпускать, а сознание все чаще сползало в пеструю
чепуху, предшествующую настоящим сновидениям.
И в этой полудреме его вдруг словно
что-то толкнуло. Как будто по залу пронесся порыв ледяного ветра.
Хозяин резко открыл глаза. В неверном свете парковых фонарей из
окна он увидел темную фигуру.
Он не издал дикий вопль лишь потому,
что горло сдавил ужас. Покушение было его всегдашним кошмаром. А
то, что до сих пор никто из желавших ему смерти не смог его убить,
по прихотливой логике хозяина означало, что вот-вот сможет.
Его до одури пугали даже не боль и не
смерть, а беспомощность перед обстоятельствами. Упасть и лежать, не
будучи в силах подняться, скуля от ужаса в луже крови и мочи — он
даже не хотел думать об этом. Мысль о том, что кто-то может взять
его титаническую личность и в мгновение ока превратить ее в
бесполезную груду дурной плоти — эта мысль была истинным и
всегдашним кошмаром, который на самом деле и определял все его
поведение.