Кое‑кто шепотом добавлял: зря, мол,
колдуна прибили, он бы живо ящера за хвост ухватил да из шкуры
вытряхнул. Вот пущай те, кому он помешал, его и заменяют – логово
ищут, башку гаду откручивают, а уж на бесхозные сокровища всегда
охотники с подводами найдутся. Увы, здоровый дракон воодушевлял
мастеров оглобли куда меньше больного колдуна, они отсиживались по
домам, надеясь, что купцы‑очевидцы приняли за дракона ворону.
Огнедышащую, о чем красноречиво свидетельствовал выжженный круг в
центре пустоши.
Я дракона не видела, над логовом он
не летал, а колдун был совсем плох. В себя он приходил далеко не
каждый день, и даже в эти редкие часы от него было мало толку:
разговаривать со мной он не желал или просто не мог, устало
закрывая глаза, когда я подсаживалась к его постели о ушатом теплой
воды и горстью ветоши. Порой стонал, если думал, что я не слышу.
Нужные травки у меня были, но пользоваться ими приходилось с
крайней осторожностью, он и так был слишком слабый, апатичный.
Боль, по крайней мере, не давала ему впасть в предсмертное
забытье.
Днем меня не было дома, большую часть
ночи – тоже, и, возвращаясь, я с порога прислушивалась: дышит ли.
Дышал. Иногда слабо и редко, иногда метался в жару, жадно хватая
ртом воздух.
Как я и предполагала, через недельку
ученик набрался духу и заявился снова. Еще более оборванный и
жалкий, с арбалетом и одной‑единственной стрелой. Естественно,
промазал, а я не отказала себе в удовольствии оставить на его заду
четкий оттиск подошвы. И арбалет отобрала. Хороший, отлаженный. Вот
бы топор в следующий раз принес, размечталась я, мой‑то вконец
иззубрился.
А арбалет повесила на стену и стрел
для него прикупила. Мало ли что. Мало ли кто.
Дни проходили за днями, выпал первый
снег, второй, третий… пятый остался лежать, укутав землю пушистым
одеялом толщиной в локоть. Замерзли реки, по ночам в лесу трещали
обледеневшие деревья, печку приходилось топить по два раза на дню,
утром и вечером. Мои вылазки стали короче и всё реже приносили
успех. Зверски коченели лапы, если за пару часов не удавалось
никого поймать, я сдавалась и бежала домой, стуча зубами.
Перекидывалась у сарая, за поленницей, потом босиком по снегу.
Лапами засов не отодвинешь, да и мало ли кто завернет в гости:
голая девка, выскочившая из баньки – это одно, а корежащийся на
крыльце оборотень – совсем другое.