Хруст, мокрое чавканье, зловоние — и нарастающий рёв
дикого, вырвавшегося на волю пламени.
Что-то истошно вопил сэр Конрад, но Фесс уже не
слушал.
Он уже почти догадался, что тут происходит и что
предстоит сделать. Пусть со скованными руками, но
сделать.
— Конрад! Спасай людей, вытаскивайте
наружу!..
Пинком распахнул дверь.
Ночь встретила серым предрассветным маревом, она
жадно ловила и пила, словно кровь, алые отсветы
пожара.
— Покажись!..
Гиббеты кружили над полыхающей караульней, словно
стервятники. Кружили, но спускаться пока не
спешили.
Зато спешили другие. Ломая рогатки, раздирая кольями
собственные брюха и лапы, ползла ещё дюжина мертвяков, уже другого
вида — раздутые, распухшие трупы, «свежачки», пролежавшие в могилах
совсем недолго. Судя по лохмотьям и обезображенным лицам —
отверженные маркграфства, бродяги и нищие, мелкие воришки из самых
неудачливых, отдавшие концы то ли в подземельях, то ли в каторжных
работах; наспех зарытые без гробов и даже самой простой молитвы в
неглубоких рвах — откуда и были извлечены.
Они пёрли без строя и порядка, толпой, толкаясь и
пихаясь, и некроманту не потребовалось бы много времени упокоить их
всех, но чуть поодаль, у самого края леса, застыла высокая и тощая,
словно жердь, фигура в широченном плаще, висевшем на ней, как на
вешалке. Скалился нагой череп с остатками чёрной бороды на
подбородке, и два огня — как и положено, красные — горели в
глазницах.
Лич. Это был лич.
Маг, возжелавший бессмертия и нарушивший ради этого
всего законы, писаные и неписаные. Маг, которого тащило по
неумолимой спирали, а он сопротивлялся, дёргался, трепыхался, тщась
отдалить неминуемое; и каждая его попытка орошалась кровью, кровью
и ещё раз кровью.
Разумеется, чужой.
Нижняя челюсть чудища заходила ходуном, задёргалась,
заскрипела, словно немазаные колёса. Очевидно, изображало это
хохот.
За спиной некроманта жарким и жадным пламенем пылала
караулка, из огня и дыма копейщики вер Семмануса вытаскивали
задыхающихся в кашле раненых, кого смогли и успели. Сила погибающих
ощущалась, словно тот же огненный жар, горячила кровь в жилах,
туманила взор, властно требовала боя и мщения.
Нельзя, сказал себе Фесс. Нельзя, если я ещё хоть
что-то правильно помню.
Посланные личем неупокоенные меж тем распихали и
растолкали рогатки, что смогли — переломали. Это были не жуткие
смерть-дети, просто свежие трупы, выкопанные и анимированные, но
всё равно, они были страшным противником.