— Не учите меня, как справляться с неупокоенными,
сударь некромаг, — огрызнулся отец Виллем. — Мы их сдерживали до
вас, и после вас тоже сдержим, невелика важность!.. — Он недовольно
дёрнул щекой, вновь потёр повязку через пустую глазницу. — Не люблю
разочаровываться в людях, сударь. Но, видать,
придётся.
— Наблюдать за моим искусством можно и при поисках
лича, — пожал плечами Фесс.
— Конгрегация предпочла бы делать это по ходу
чего-то более полезного, — отрезал монах.
— Разве поиски такого отъявленного малефика не
полезны?
— Полезны. Но менее, чем упокоение огромного поля
могильников и катакомб. Что ж, сударь некромаг, вы ломаетесь,
словно красная девица, а я не привык повторять дважды. От Святой
конгрегации так просто не отворачиваются; честь имею откланяться,
сударь.
И он действительно поднялся, коротко и холодно
кивнул, двинулся прочь через мгновенно раздавшуюся трактирную
толпу.
Некромант молча прикончил свиной бок. В конце
концов, не напрасно же эта хрюшка угодила под
секиру?
В кошеле позвякивало золото. Господин бургмейстер
заплатил в точности по «высочайше утверждённым расценкам».
Получилось неплохо.
Теперь оставалось только понять, где и как искать
этого лича.
А насчёт заупокойной службы… если малефик пошел на
такие усилия, чтобы заполучить девушку, то, скорее всего, нужна она
ему живой. Для просто жертвы можно было выкрасть любую пейзанку; а
вот если не просто…
Нет. Этиа Аурикома была жива, в этом он не
сомневался.
Горы, горы, горы. Это только кажется, что они
одинаковы в любом мире. Где-то они игольчато-остры, словно им
нипочём наждак ветров и вод; где-то — опрокинуты, поднимаясь к небу
громадными столпами: узкое основание, расширяющееся кверху; где-то
они и вовсе парят над поверхностью — в таких горах заносчивые
чародеи обожают устраивать свои замки.
Но даже те хребты, что на первый взгляд одинаковы,
как две капли воды, имеют свой характер, душу и голос. Уловить его
непросто, шепчут горы тихо и очень-очень медленно; но, если
остановиться и что есть силы прислушаться, можно разобрать их
голоса — низкие, скрипучие, словно камень трётся о
камень.
Горы жаловались и причитали. Фесс не разбирал слов,
лишь ощущал их тоску, их горечь, их печаль — что-то очень плохое
творилось с глубоко ушедшими корнями, они слабели, словно там
трудилась целая армия неведомых паразитов.