Глефа поднялась, описала стремительный круг.
Человек, её державший, свистнул вновь, и свист этот больше
напоминал шипение змеи.
— Теперь подождём.
Ждать пришлось недолго — вскоре послышалось какое-то
шуршание, шевеление, вроде как тяжёлые шаги не одной пары
ног.
— Не пугайся, — начал было спутник Блейза, но у
рыцаря уже отнялся язык.
Из-за поворота и впрямь появилась двуколка,
влекомая…
Влекомая восьмёркой запряжённых в неё цугом
мертвяков!
Самых настоящих, матёрых ходячих
мертвяков!
Луна осветила серые недвижные лица, пустые глаза,
что только кажутся незрячими, руки-клещи, ноги в обмотках и кожаных
ичигах. Неупокоенные тащили двуколку весьма бодро, однако застыли,
стоило человеку с глефой ещё раз свистнуть.
— Прошу тебя, рыцарь. Как величать тебя, не
скажешь?
Дурная, донельзя дурная примета открывать своё имя
этому… этому…
Очевидно, сомнения отразились на лице Блейза, потому
что его спаситель только усмехнулся и не стал
настаивать.
— Садись, рыцарь. Путь до Хеймхольда неблизок, а
звёзды, увы, благоприятствуют нежити.
Блейз сглотнул и стиснул эфес. Нет, всякие сказки
слыхал он про своего ночного спасителя, но
такого!..
— Ничего особенного, — хозяин повозки перехватил
взгляд рыцаря. — Неупокоенные, очищенные от зловредного влияния
баньши, укрощённые и вполне пригодные к простой работе. Садись,
прошу тебя.
Ближайшие четверо мертвяков дружно раскрыли
прикрытые как будто крупными бельмами буркалы. В глазницах, как и
положено, горел злобный зеленоватый огонь, челюсти задвигались,
зубы заскрежетали, длинные пальцы, каких никогда не бывает у живых,
задёргались, из кончиков высовывались и вновь прятались
внушительные когти.
Потянуло сладковатым запахом
тления.
— Но-но! — прикрикнул человек, тряхнул глефой;
лунный свет отразился в отполированном клинке, упал на
неупокоенных, и те мигом присмирели.
— Не бойся, рыцарь. Они у меня хорошо
вышколены.
Блейз имел на этот счёт собственное мнение, но
делиться им сейчас было явно не время и не
место.
Кое-как, на предательски подрагивающих ногах, он
забрался в двуколку, устроился на скамье.
Человек как-то по-особому встряхнул глефу, и оба
лепестка её клинков исчезли, скрывшись в древке.
— Н-но!
Неупокоенные послушно влегли в постромки, двуколка
сдвинулась с места, тут же изрядно накренившись — колесо угодило в
рытвину.