– С той стороны подбирайся. Там место способнее, – махнул Никула рукой на заречье.
По зеленеющим кочкам добрался Роман до старицы. Не жалея штанов и рубахи, пополз на курчавый, разлапистый куст черемухи. Осторожно раздвинул ветви и обмер: утки дремали на розовой воде в двадцати, не более, шагах. Трясущимися руками он взвел курок. Неожиданно для самого себя нажал спуск. Широко развернув перебитые крылья, четыре утки ткнулись зелеными клювами в воду, медленное течение закружило их…
В ограде Роман встретил отца, полюбовался на уток, похвалил:
– Молодцом, молодцом… Неужели с одного заряда?
– С одного.
– Силен, значит. Мог бы при случае с Васюхой потягаться, будь он у нас дома. Тот, бывало, до рассвета на озера уйдет, а уж с пустыми руками никогда не вернется, – вздохнул Северьян от нахлынувших воспоминаний; потом сказал: – Давай я твоих уток матери отнесу, похвастаюсь. А ты седлай Гнедого да поезжай…
Роман достал из амбара седло с бронзовыми инициалами отца на передней луке, смахнул с него веником мучную пыль, набил в седельную подушку ветоши и стал седлать Гнедого. Когда, поигрывая витой нагайкой, выезжал из ограды, Северьян распахнул окно, навалился грудью на подоконник и крикнул:
– Помни, Ромка, о чем мой сказ был, а то лучше глаз домой не кажи!
– Ладно, – отозвался Роман и огрел Гнедого нагайкой.
За Драгоценку, на выгон, он поехал не сразу. Крупным аллюром, избоченясь в седле, промчался через всю Подгорную улицу. Нагайкой отбивался от рослых, свирепых собак, которые выбегали из всех ворот и норовили схватить Гнедого за ноги. Только проехав училище и голубую нарядную церковь на бугре у ключа, Роман свернул в проулок.
…У Драгоценки, на берегу, босоногие девки в высоко подобранных юбках толкли в деревянных, похожих на большие рюмки ступах пшеницу, тут же полоскали ее решетами в речке и сушили на полосатых холстинах. Около телеги с поднятыми вверх оглоблями фыркал молочным паром начищенный до блеска пузатый полутораведерный самовар. Высокая сгорбленная старуха в малиновом повойнике суетилась у телеги. Она выкладывала из берестяного короба на махровую скатерть пышные булки, узорчатые фаянсовые стаканы, блюдца и туески с молоком.
– Бог в помощь! – набравшись смелости, поприветствовал девок Роман, небрежно похлопывая нагайкой по голенищу.