Домой вернулся Роман на закате. Любил он, подъезжая к поселку в солнечный, ясный день, разглядывать его черемуховые палисадники, жарко сияющие маковки церковных крестов, крытые цинком и тесом крыши, прямые и широкие улицы. Мычанье телят и щебет ласточек, запах дымка и дегтя – все радовало его на родной земле. Но сейчас он не мог взглянуть на нее по-прежнему доверчивыми глазами. Он смутно сознавал, что чем-то жестоко обманула его жизнь в этот день. Неприветливо здороваясь по дороге с возвращающимися с пашен посёльщиками, подъехал он к своей ограде. Верхом на таловом прутике встретил его босоногий Ганька.
– Где же, братка, Машка? – спросил он и нахмурился. – Пошто ты ее не пригнал? Целый день проездил и не пригнал. Тятя говорит: «Я ему дам…»
– Нет у нас теперь Машки, – строго и грустно ответил Роман. – Съели Машку волки.
Ганька бросил таловый прутик, всхлипнул и кинулся в дом. И не успел Роман еще сойти с коня, как на крыльцо выбежали Северьян и Авдотья с подойником в руках. За ними ковылял Андрей Григорьевич, опираясь на суковатый костыль. Выслушав Романа, старик замахнулся костылем на Северьяна, перемогая одышку, закричал:
– Я тебе говорил!.. Я тебе сколько раз говорил, что не надо жеребую кобылу в косяк пускать! Так нет, по-своему сделал. Выпорол бы я тебя, желтоусого, кабы силы моей хватило!
– Да не кричи ты, ради Бога!
– Что?.. Да как ты смеешь с отцом так разговаривать! Не ворочай рожу на сторону, повернись ко мне…
Северьян нехотя повернулся к нему, заметно выпрямившись. Дожив до седых волос, он все еще побаивался Андрея Григорьевича. Но сегодня не удержался, сказал:
– Тут и без тебя муторно.
– То-то и есть, что муторно, – закипятился старик пуще прежнего, – такой кобылы решиться не шутка. Своевольничать не надо! Надо слушать, что отец толкует. Отец хоть и старик, да не дурак… Да какого лешего с тобой говорить! Хоть и не любо мне к атаману идти, а пойду. Облаву на волков надобно сделать. Расплодилось их видимо-невидимо. Нынче нашу кобылу порвали, а завтра еще чью-нибудь загрызут.
Андрей Григорьевич тяжело затопал по ступенькам, прерывисто, со свистом дыша. Авдотья крикнула ему вдогонку:
– Дедушка, ты бы хоть папаху надел. Куда тебя, такого косматого, понесло?
– Пошла ты с папахой! – сердито крикнул Андрей Григорьевич от ворот.