«Книга воспитывает своим присутствием», – как-то произнес в одной из своих передач «Очевидное-невероятное» Сергей Петрович Капица. Сколько раз с тех пор в разные минуты эти слова приходили мне на ум! Я думаю, они в состоянии передать, подобно девизу, самые важные события и впечатления моей жизни, выразив наилучшим образом неуловимый и неповторимый облик повседневности.
Как девятнадцатилетний, дед был призван практически сразу после начала войны. Отучившись на офицерских курсах минометной школы в Подольске, он воевал полтора года командиром минометного расчета.
В бой вздымала команда «В ружье!»
Иль несли минометы в гору —
Одного я не ведал в ту пору:
Где находится сердце мое…
– прочитал я однажды в его записной книжке.
После тяжелого ранения в ногу, нескольких операций и получения инвалидности лейтенант Бондарь был переведен на штабную работу и встретил день победы в Берлине. Любимый рассказ дедушки о разрушенной германской столице – о поездке к больному и голодавшему драматургу и романисту, Нобелевскому лауреату Герхарту Гауптману. Я часто слышал этот рассказ, когда дедушку просили рассказать о войне. Он выбирал эту простую человеческую историю, в которой умолкли пушки и вновь заговорили музы. Старику-писателю (он жил где-то в пригороде) привезли продукты. Он уже не вставал и, встретив советских солдат в кресле под пледом, сказал, что как немец свою вину осознает и готов к смерти. Узнав, что к нему пришли с помощью, он был растроган. Через год писателя не стало. Это была не просто встреча – Михаилу Бондарю, словно в одном кадре, показали его будущее, в котором ему суждено жить и работать со словом, упорно строить свой внутренний мир и, оказавшись лицом к лицу со смертельной опасностью, встретить ее с ясным умом и спокойной совестью.
В 1946 г. в Харькове, в гостях у друзей, дед встретил мою будущую бабушку, Веру Каплан, и вскоре они поженились. Их совместная жизнь, не всегда безоблачная, но в конечном итоге счастливая продолжалась больше пятидесяти лет. Их совместным трудом и любовью был создан мир моего детства, который до сих пор оберегает меня, и именно им я обязан тем, что стал филологом, потому что бабушка, учительница русского языка, вместе с дедом создавала и поддерживала в семье культ слова.
Назначенный после войны начальником лагеря военнопленных, Михаил Бондарь демобилизовался только в 1949-м и тогда же поступил на заочное отделение филологического факультета Харьковского университета по специальности «журналистика», которое окончил ускоренно в 1951-м. То было страшное и противоречивое время. С одной стороны, усиливался идеологический диктат, как раз началась кампания разоблачения «космополитов», и от нее пострадал харьковский литературовед и театральный критик Лев Яковлевич Лившиц, и не только он; в учебные планы был введен курс «Основы сталинского учения о языке». С другой же стороны, студенты были почти сплошь взрослыми серьезными людьми, многие с фронтовым опытом, но и среди преподавателей были вчерашние фронтовики, как Моисей Горациевич Зельдович, Георгий Иванович Шкляревский и другие. По одним и тем же коридорам ходили мои будущие учителя – Ефросинья Фоминична Широкорад, Ксения Сергеевна Осипова. На факультете работали выдающиеся специалисты – Александр Моисеевич Финкель, Николай Михайлович Баженов, Вера Павловна Беседина-Невзорова. Научным руководителем Михаила Бондаря стал Марк Черняков, под руководством которого выпускник защитил дипломную работу «Очерки М. Горького „По Союзу Советов“». Годы учебы в университете дедушка вспоминал как лучшие в своей жизни. Он был единственным в нашей семье с университетским образованием (бабушка окончила пединститут) и долго еще носил на пиджаке бело-синий университетский значок.