Цветы воскресного отдыха. Стихотворения, статьи, рецензии - страница 6

Шрифт
Интервал
судом приговоренного к сожженью.
Хохочут сверху злобные гаргульи,
гудит народ, как будто пчелы в улье, —
монахи оглашают приговор:
он – еретик, и Бог тому Свидетель;
святая инквизиция за вздор
его заставит жизнию ответить!..

II. Книги

Горит костер на площади в Толедо,
на стенах теплых – теней хороводы,
и небо словно золотистым пледом
покрыло свои бархатные своды.
Пылают книги и за ними следом
пылает память о поэмах, одах,
о всех трактатах, коим Бог неведом,
всех возмутительных научных сводах.
Господь велик! Простит в мгновенье ока;
Отец всегда детей своих прощает,
пусть даже велики их прегрешенья.
Но церкви чужды эти отношенья:
грехи, как львов, всемерно укрощая,
бороться будет с ересью жестоко!..

III. Последний рыцарь

Старинный замок. В гулких коридорах
висит, как паутина, тишина;
паук плетет на каменном просторе
узоры летаргического сна.
Но что это? В одном забытом зале
горит огнем доверчивым камин.
Седой старик, задумчив и печален,
сидит средь фолиантов и картин.
И в памяти, как тени, проплывают
сражения, соборы, короли…
Затихло все, как песня боевая,
как музыка, угасшая вдали.
Неужто стало сном все это ныне
и канет в одиночества пустыне?

Санкт-Петербург

Луна

Привычно глупая луна
по небосводу волочится,
глядит на тех, кто в дебрях сна
меняет судьбы, позы, лица.
Все маски сняты – люди ей
видны, как будто на ладони:
кто был герой – тот стал злодей,
кто в лодке плыл – тот сразу тонет.
Чуть позже мудрая луна
уступит солнцу неба своды;
и снова будет не видна
та правда, что страшит народы.

«Мгновенья не тратя, ко мне приближается смерть…»

Мгновенья не тратя, ко мне приближается смерть,
сквозь годы неспешно идет эта черная дева.
Оставит ли время на мир мне еще посмотреть
иль явится скоро в величии Божьего гнева?
А я помещен Провиденьем в чужую судьбу,
мгновения трачу на чуждые мысли и чувства.
«Ну что же, старик», – размышляю порой на бегу,
«прожить за другого – и в этом есть тоже искусство».
И все же, когда она явится, тихая смерть, —
с собою меня заберет, а не вовсе другого…
Зачем же на мир не своими глазами смотреть?
За чьи же проступки судить меня будут сурово?

Санкт-Петербург

Запятая

Что ж… Обречен я на тонны бумаги,
густо покрытой танцующим почерком.
Буду сидеть, как индийские маги, —
душу дробить на романы и очерки;
мир забывать, словно сумку в трамвае,
и увлеченно беседовать с мертвыми.
Следующая страница