Три белесые тени метнулись от кроватей к оружейной пирамиде. И
напоролись на двух автоматчиков, терпеливо поджидавших «шурави» в
углу казармы. Два автоматных ствола слажено рыкнули. Голова Сани
Кислицина – лучшего друга Толика, превратилась в жуткую, расколотую
пополам, маску. Две пули калибра семь шестьдесят два в упор – это
не лечится…
Летягин и Самсонов – еще двое ребят из его призыва, пережили
Кислицина на секунду – очереди душманских «калашей» почти разорвали
тела пацанов пополам. Других отчетливых картин той жуткой ночи
память не сохранила, только отдельные, разрозненные впечатления.
Толик помнил, как, рыча от бессильной тоски и от злости, судорожно
жал, жал и жал на спусковой крючок автомата, а очередь, длящаяся
обычно несколько секунд, все не кончалась. Помнил дикий гвалт со
всех сторон и пляшущие в сумасшедшей пляске тени. Кто-то стреляет,
кто-то дерется, кто-то обхватил голову руками и ползет на
четвереньках непонятно куда. А главное не ясно: кто орет, откуда
стреляют, где свои, где чужие…
Почему-то запомнились непрекращающаяся вспышка, трепетавшая где-то
слева, да чья-то раскаленная гильза, залетевшая за шиворот. Еще
помнилось, как бьется «калаш» в судорогах автоматной очереди.
Беспорядочно палили автоматы. Кидались в рукопашную те, кто
добраться до оружия не успел. И тени, тени, тени: мечутся и падают,
падают и мечутся… И так без конца вплоть до того момента, как
автомат вдруг бессильно качнул раскаленным стволом, захлебнулся и
стих. И чей-то, воняющий потом и овечьими шкурами силуэт, смутно
похожий на человека. И пальцы, свои внезапно онемевшие пальцы,
которые никак не могут отщелкнуть пустой магазин… бесконечно долго
не могут… и только когда правый бок обожгла чужая сталь, руки
ожили. Автомат, словно сам по себе, взметнулся вверх, целя стволом
в чужие, затопленные ненавистью глаза. Чужак отшатнулся, шлепнулся
на землю, тут же вскочил. Всех дел - на три секунды. Но их хватило,
чтобы ожившие пальцы сменили магазин, ладонь резко дернула затвор,
а указательный палец привычно выжал спуск. Отдача тупо ткнула
приклад в бедро, но почему-то заныли ребра. А в лицо плеснуло
чем-то мягким и теплым. Только времени, чтоб утереться нет. Новая
тень попала под очередь и гулко шлепнулась в пыльный пол, уступая
место следующей. Что-то и кто-то вдруг ударом сбоку сорвал крышку
ствольной коробки. Пискунов, не понимая, зачем и кому это было
нужно, вдруг сообразил, что третья тень тянется к нему ножом. А он
практически безоружен. Голова раскалывается от шума, в боку печет и
по нему стекает что-то теплое, но Анатолию не до того.