– Возьми его руки, Джаханара, – сказала мама. – Какие они на ощупь?
При ее вопросе шепот в рядах вельмож перерос в гул. Старик протянул мне свои руки. Я взяла их и своими унизанными кольцами пальцами провела по его ладоням.
– Жесткие, мама, – ответила я, слыша, как стучит в груди сердце. – Твердые, как тик.
– Это руки вора или труженика?
– Крестьянина, конечно.
На лице Бабура появилось выражение недовольства, но вмешаться он не посмел. Мама улыбнулась мне и повернулась к мужу:
– Мой совет прост, повелитель. Исмаил должен поплатиться своей землей, а не жизнью. Он отпишет свой надел господину Бабуру. – Обвиняемый сник: отдавая свою землю, он обрекал себя на нищету и попрошайничество. Однако мама еще не закончила. – Но сады мои чахнут, мне нужен опытный земледелец, который сумел бы их спасти. Как, по-твоему, Исмаил, ты пригоден для такой работы?
Старик упал на колени:
– Пригоден, моя госпожа. Воистину пригоден.
– Вот и хорошо. Значит, я нашла себе садовника.
– А моя жена? – Старик поднял глаза на маму.
Она непринужденно рассмеялась, будто в зале с ней была только я одна:
– Разумеется, она переселится с тобой в Красный форт. Какой мужчина способен мыслить здраво, если рядом нет его жены, которая всегда поможет советом? – Она подмигнула императору, и несколько вельмож, несмотря на то что они были недовольны исходом, улыбнулись.
Отец усмехнулся – совсем как самый обычный муж, а не владыка Хиндустана[5].
– Это решение устраивает все заинтересованные стороны? – спросил он, разводя руками.
Бабур кивнул – наверно, он был доволен, что его владения пополнились новым участком земли, – и ответил:
– Вполне, мой повелитель. Императрица, как всегда, рассудила мудро.
– Значит, вопрос улажен, как и прочие нынешние дела.
Вельможи, слуги и воины покинули зал. Люди Бабура отпустили Исмаила, и старик бросился в ноги маме. Широко улыбаясь, она отступила на шаг и велела Низаму найти для старика жилье рядом с ее садом. После того как Низам увел Исмаила, она шепнула отцу:
– Хоть Бабур и червяк, я не нашла другого способа, как укротить его гнев.
Отец сунул ноги в усыпанные самоцветами сандалии.
– Спасибо, любовь моя. Ты в очередной раз меня выручила. – Он перевел взгляд на меня. – И ты была неподражаема, мой цветок! Безупречна! Ты волновалась, как лошадь, вставшая на дыбы над коброй?