Получив награду за голову сенатора,
дед почувствовал вкус, и ревностно стал выискивать врагов Августа,
обшаривая оцепеневший от ужаса Рим. В проскрипционные списки были
внесены друзья несчастного Эмилия, и Назон, с детства
сопровождавший бывшего патрона, хорошо знал их, но еще лучше –
клиентов и рабов обреченных. Он находил приятелей в винных лавках и
тавернах, не скупился на угощение, а когда вино развязывало языки,
намекал, что знает, как безопасно пробраться в Сицилию или Испанию.
О том, что он предал Эмилия, не знали, к тому же дед давал понять,
что помогает обреченным за награду. Низменным устремлениям в Риме
всегда верили охотнее, чем благородным, поэтому Назона сводили с
затаившимися сенаторами. Дед требовал деньги вперед, яростно
торговался, уверяя, что в такое сложное время нельзя верить
обещаниям даже самых почтенных мужей, это внушало еще большее
доверие. Если у беглеца не было денег, Марк предлагал собрать их по
друзьям и знакомых, терпеливо ждал, иногда неделями. Затем приходил
ночью, забирал серебро, и уводил патриция навстречу неизбежному
концу. Дед решительно отметал все попытки обреченного взять с собой
раба или клиента, замечая, что в таком случае за успех не ручается,
так как вдвоем выбраться из Рима куда проще, чем троим или
четверым. Это было правдой, с дедом соглашались, и ему долго
удавалось сохранить тайну. Рабам и клиентам убитого дед назавтра
заявлял, что патриций благополучно покинул Рим, держит путь на юг с
надежными документами почтенного купца, а как доберется до места,
то обязательно вытребует к себе верных слуг.
Никто в Риме, кроме Марка Назона, не
додумался получать плату от жертвы и палача одновременно. А ведь
деду в ту пору было всего семнадцать! Но он рано потерял отца и
мать, растила его бабушка, умершая, едва юный Марк примерил тогу,
поэтому дед рано понял, что и почем в Риме.
Полгода в Риме царил ужас, и этого
времени Назону хватило, чтобы разбогатеть. Марк не стал спускать
деньги на роскошных пирах, как поступил бы на его месте другой
выскочка, а вложил их с расчетом. В ту пору многие жаждали продать
дома и уехать, но покупателей не было. Цены упали многократно, чем
дед и воспользовался. Иногда хитроумный Назон просто выпрашивал
себе имущество казненного. Серебра новой власти не хватало,
продавать конфискованные дома было долго и хлопотно, и деду часто
заменяли денежную награду выдачей недвижимости. Марк Назон стал
владельцем десятка доходных домов, которые, как только смута в
государства миновала, выгодно перепродал. На вырученные деньги дед
откупил у государства право сбора налогов в одной из дальних
провинций и за год удвоил состояние. После этого откупил провинцию
побогаче и снова удвоил капитал… Август еще не стал императором,
страной правили триумвиры, мечтавшие поскорее зарезать соперников;
никому не было дела до лихоимства откупщиков. Дед умножал свое
состояние несколько лет. Но как только новая власть окрепла,
благоразумно отошел в сторону и даже отказался от должности,
которую ему предлагали исхлопотать. Из прошедшей смуты Назон вынес
твердый урок: люди при должностях – первые кандидаты на заклание.
Тысячи патрициев веками боролись за право стать квестором, эдилом,
претором или консулом, воссесть в сенате, важно расхаживать по
городу в тунике и тоге с широкими пурпурными полосами. Тем, кому
должностей не досталось, копили злобу и устраивали заговоры. Хотя
должности в Риме не оплачивались, наоборот, стоили их обладателям
бешеных денег, стремление к ним было столь велико, что политических
противников резали беспощадно. За деньги в Риме убивали реже.
Особенно тех, кто не выставлял богатство напоказ. Император Август
внес имя деда в список всадников, второе по значимости сословие в
Риме после патрициев, Марк Корнелий Назон получил право носить
тунику и тогу с узкой полосой пурпура, тем и удовлетворился. Ему
это ничего не стоило: стать всадником мог любой римский гражданин,
чье состояние было не менее четырехсот тысяч сестерциев. У деда
были миллионы. И не медных сестерциев, а серебряных денариев…