Должно быть, поэтому мне снился Фронтир. Планета, которая
никогда не существовала в действительности: только в официальном
реестре. Мы были там с Аджи и целых три месяца попросту убивали
время, потому что задание все никак не приходило. Устав
предполагает период акклиматизации, но не такой долгий. Фронтирские
колонисты не раз видели нукт вблизи, во время зачисток и
карательных операций, и потому относились к ним с искренней
симпатией. И умели с ними общаться. Настолько, насколько может
не-экстрим-оператор общаться с боевым псевдоящером. Когда я, сойдя
с трапа, впервые увидела и оценила реакции фронтирцев, то немало
удивилась. Обычно люди либо шарахаются от нас, либо лезут потрогать
«зверя». Думают, он что-то вроде служебной собаки. Колонисты же
вежливо заговаривали издалека, причем не со мной, а с Аджи. Ему
очень нравилось.
Поскольку Фронтир был колонией специфической, то каждый
новоприбывший проходил собеседование. Это во время собеседования
мое имя прочитали как «Джанарна»; меня это позабавило, и я не стала
поправлять. Но уполномоченный, выйдя из кабинета вместе со мной,
первым делом представил меня какому-то тощему старичку с диковатыми
молодыми глазами, и представил, естественно, Джанарной. А через два
дня чуть ли не весь город знал, что экстрим-оператора зовут именно
так.
Разговорчивого старичка здесь именовали Санди.
Александер М. Дарикки, оставшийся в песке Фронтира навсегда.
Как-то мы с Аджи пошли гулять к лесополосе. Вечером, когда стало
прохладно, и можно было пройтись без фреонного костюма. Которого у
меня, вообще-то, и не было. Пришлось брать напрокат. Местные
быстрорастущие виды растений высадили, частью для защиты от ветра
из пустыни и песков, частью для того, чтобы хоть что-то радовало
глаз. У этого подобия парка гуляла «культурная публика» из
колонистов. При свете фонарей и звезд. Там мы встретили Санди;
долго спорили, и, в конце концов, он встал передо мной на колени,
умоляя позировать для новой картины…
Проснулась я, захваченная одной мыслью: я должна была
согласиться тогда. Один кивок, — и все обернулось бы совсем иначе.
Все. И не было бы местера Хейнрри, и Экмена, и Арис, и безумного
рывка сквозь смерть, и ничего бы не сделалось с Аджи, и ничего не
стало бы с самим живописцем, а у меня не было бы Терры-без-номера,
питомника, «Делино», Малыша, Анжелы, Игоря, Дитриха…