– Сейчас обождите здесь, –
приказал он, – в четырнадцать пятнадцать спуститесь в ворота,
там пройдете к майору Кобзеву и получите от него дальнейшие
инструкции.
– Ворота? – беспомощно
переспросил Лева.
Никаких ворот он на базе не видел –
только шлагбаум при въезде. Может, это о нем?
– Кольцо на стоячих
камнях, – пояснил мрачный лейтенант. – Да, еще
вот… – Он вытащил из папки гектографированный бланк. –
Распишитесь полностью, здесь и здесь. И вот тут, можно коротко.
– П‑позвольте, – неуверенно
промямлил Лева, заметив крупно пропечатанное «Подписка о
неразглашении», – но я уже подписывал…
– Это вы в Москве
подписывали, – безжалостно ответил лейтенант, – а здесь
еще нет. Собственно, вы уже почти все видели… однако порядок есть
порядок. Без подписки я вас пропустить не могу.
Лева пожал плечами, дважды вывел в
указанных местах «Шойфет Л.Л.» и поставил внизу листа
незамысловатую закорючку, которую не без гордости называл своим
автографом.
* * *
Майор Норденскольд стоял у подножия
холма и неторопливо, вдумчиво озирался.
Наверху царила рабочая суета –
протащенные на ночь через каменное кольцо Стоунхенджа (майор, как и
все участники проекта, знал, что точка перехода расположена не в
самом Стоунхендже, а в небольшом менгирном кольце неподалеку, но
название прилипло) контейнеры и технику спускали вниз, пользуясь
при этом не столько кранами, горючее для которых приходилось тащить
тем же путем, сколько грубой силой. А внизу было потише. Здесь
можно было поднять голову в небо, не опасаясь, что тебя в следующую
минуту задавит свалившимся ящиком, и долго вдыхать густой воздух,
стараясь за резким запахом пролитого бензина и разогревшегося
металла различить ароматы раскинувшихся вокруг лугов.
Все было иным в этом мире. Чуждым,
непривычным, раздражающим именно этой незнакомостью. Солнышко в
небе имело отчетливый, пусть и слабый, зеленоватый оттенок, и само
небо, ясное‑ясное, оттого приобретало сходство с толщей чистых вод.
В него хотелось смотреть и падать, каждую минуту ожидая
сокрушительного прикосновения глубины. Слишком близко лежал
горизонт, – глаз невольно искал его дальше, – кривизна
земли в этом мире была иной. И майору мерещилось, что и сам он стал
легче, пройдя через портал. Не вполне слушались руки. Только этим
утром он уронил папку на походный стол адмирала Дженнистона, вместо
того чтобы уложить неслышно, и адмирал, конечно, проснулся.