— Глянь-ка, — удивился один. — Это
чего, наш Норри интерфектора, что ли, укокошил?
— Странно, но выходит так, — другой
пытался разжать руку и забрать у меня Клинок. — Ещё и ножик не
отдаёт!
— И чего с ним теперь
будет, как думаешь? — первый поправил съезжавший шлем.
— А чего тут думать?
— в проходе появился бургомистр, который, наверно, только
и мог загнать стражу сюда. — Суд и казнь,
что же ещё...
Но неприятные известия пока что не
сильно тревожили меня. Интереснее было другое — всё-таки, карие или
голубые?
Конечно, мне не поверили, что
господин интерфектор сам оказался упырём, а тёмная тварь
приказала мне его убить. Да и кто бы поверил?
Тем более, когда стражники
отважились подняться на второй этаж, оказалось, что там никого
и нет. А ведь я отчётливо помнил, что девушка
в мужском платье пошла именно туда.
— Допрашивается писарь Норвуд Грейс,
отроду семнадцати полных лет, сирота, — городской дознаватель,
старичок Сельдингер, быстро пробормотал предписанное городскими
уложениями и сразу преступил к допросу. — Значит, вы вдвоём с
господином интерфектором зашли в дом, который был предварительно
оцеплен стражей?
Задавался этот вопрос далеко не в
первый раз.
— Ваше Беспристрастие,
я ведь уже отвечал! — руки были скованы специальными
кандалами из черного серебра, покрытого вязью защитных
символов. — Да, мы зашли вдвоём, а остальные
остались снаружи, но в самом доме интерфектор обернулся
упырём, а девушка, которая...
Дознаватель слегка хлопнул
сморщенной дряблой ладонью по столу, прерывая мой рассказ.
— Во-первых, юноша,
не надо так частить, — Сельдингер указал на мастера
Фонтена, записывающего каждое слово. — Писарь
не успевает. А во-вторых, отвечайте на поставленный
вопрос чётко: да или нет. Не нужно мне этих лишних
подробностей... Итак?
— Да, Ваше Беспристрастие, мы вошли
только вдвоём, — я окончательно сник и, наклонив голову, уставился
взглядом на стол. На потемневшей и потрескавшейся от времени
поверхности кто-то из стражников нацарапал несколько бранных
слов.
Допрос продолжался с утра и, скорее
всего, закончится только поздним вечером — вон, на табурете, уже
приготовлен десяток пузатых свечей. В общем, все будет точно так
же, как было последние три дня — меня не будут слушать, мне не
будут верить, и никакой погони за порождением Зла, само собой,
организовано не будет.