– С тобой невозможно разговаривать, когда ты так себя ведешь, – заявляет мать.
– И все-таки ты разговариваешь.
– Ты меня поймал. Что ж, суди меня.
– Согласен на запрет в судебном порядке.
– Ха-ха. На земле нет власти выше материнской любви.
– Как там папа?
– Слава богу, на редкость хорошо.
– Ну и прекрасно.
– Как поживает Расселл?
– У него все нормально. Я его не видел несколько дней.
Ни разу с тех пор, как копы привели его ко мне под кайфом, в крови и злого как черт.
– Бедный мальчик. Если хочешь, возьми его с собой.
– Взять его с собой куда?
– На ужин. О чем мы, по-твоему, говорим?
– Я думал, мы забыли об этом.
– Это тебе давно пора кое о чем забыть.
– Ага. Вот так возьму и прямо сейчас обо всем позабуду. Пока, мам.
– Если ты не придешь, Дебби очень огорчится.
– Ну, я думаю, Дебби это как-нибудь переживет.
У матери хватает ума не трогать эту тему.
– Просто обещай мне, что подумаешь.
– Это было бы ложью.
– И с каких это пор ты разучился врать своей матери?
Я вздыхаю.
– Я подумаю.
– Это все, о чем я прошу, – врет она в ответ.
Мать еще что-то говорит, но я ее уже не слышу: я только что запустил своим мобильным в Харви, который наконец-то выскочил из-под огромного тенистого ясеня. Я промахиваюсь, и вместо кролика попадаю в дерево; от удара телефон рассыпается на мелкие кусочки, и обломки разлетаются по лужайке. Кролик смотрит на меня так, словно я последняя сволочь. А мать, наверное, до сих пор говорит, хотя ее никто не слышит.
Мать была против моей женитьбы на Хейли. А еще, когда мне было пять лет, она говорила, что через сиденье унитаза в общественном туалете можно заразиться неизлечимой венерической болезнью, что от выхлопа проезжающих мимо автобусов у меня почернеют легкие, если я не буду задерживать дыхание, что котлеты для гамбургеров делают из крысиного мяса. Поэтому к двадцати шести годам (именно столько мне было, когда я объявил матери, что женюсь на Хейли) я не очень-то доверял ее советам. – Безусловно, ты не можешь на ней жениться, – заявила мать за ужином. Ее тонкие брови выгнулись под тяжестью убеждения.
Я приехал с Манхэттена в Форест-Хайтс, чтобы повидаться с семьей и сообщить им радостную новость: их самый традиционно бестолковый ребенок собирается жениться. И им это не понравилось.
– Это катастрофа, – мрачно заявила мать и так крепко сжала бокал, что я испугался, как бы он не разлетелся на куски и не поранил ее ухоженные нежные ручки.