– Ты ее совсем не знаешь.
– Я знаю достаточно. Она старая.
Когда-то мать была довольно популярной театральной актрисой: за роль Аделаиды в спектакле “Парни и куколки” ее даже номинировали на “Тони”[6], и несмотря на то, что последняя афиша в ее альбоме была старше меня, мать, как и большинство отставных трагических актрис, по сути, никогда не прекращала играть. Она всегда четко артикулировала, вживалась в образ, стараясь убедить галерку, взгляд ее широко раскрытых глаз был выразителен, а губы навечно застыли в гримасе, готовые немедленно передать любую эмоцию.
– Ей всего тридцать семь.
– Тридцатисемилетняя разведенка. То, о чем любая мать мечтает для своего сына!
По мнению моей матери, в длинном списке испорченных людей разведенки стоят лишь немногим выше педофилов.
– Муж ей изменял налево и направо, – ответил я, досадуя на собственный извиняющийся тон.
– И почему, как ты думаешь?
– О господи, мама. Я не знаю. Потому что он хер моржовый?
– Дуг! – машинально произнес отец, демонстративно указав на стол, на случай, если я не заметил. – Мы едим.
Большего внимания от него никто и не ждал, однако мне кажется, главный уролог крупнейшей нью-йоркской больницы мог бы спокойнее отреагировать на слово “хер”, произнесенное за столом.
– Извини, пап. Я не хотел тебя будить.
– Как ты разговариваешь с отцом?
– Как ты разговариваешь со мной?
– Ну и как?
– Словно я ребенок. Ради всего святого, мне уже двадцать шесть лет.
– Нечего было ругаться.
– Мне казалось, момент того требовал.
Мать одним глотком допила мерло и рассеянно протянула бокал отцу, чтобы тот налил ей еще вина.
– Стэн, – произнесла она, – скажи ему что-нибудь.
Отец отложил вилку и задумчиво пережевывал лондонское жаркое – каждый кусочек по тридцать раз, прежде чем проглотить. Когда я был маленьким, я считал, чтобы убить время, сколько раз отец жует каждый кусок, сам с собой заключая молчаливые пари, что сегодня он прожует всего лишь двадцать девять раз. Я ни разу не выиграл, и это столь же прекрасная иллюстрация моего везения, как и все остальное. Даже в споре с самим собой я всегда ухитрялся проигрывать.
– Ты вряд ли способен принять здравое решение, Дуглас, – заявил отец.
Ладно. Вот что я понял. Можно всю жизнь со всеми ладить, быть любящим сыном, неплохо учиться, не принимать сильнодействующих наркотиков, не обрюхатить ничью дочку, быть во всех отношениях отличным парнем и жить в гармонии со всеми тварями Господними. Но стоит тебе в пятнадцать лет разбить угнанный “мерседес” перед полицейским участком – и тебе постоянно будут об этом напоминать. Мать была в шоке. Она с ужасом думала о том, что скажут соседи, хотя в этом случае у нее были на то основания – если честно, это была машина соседа. Но ведь для того и существует страховка, правда? Если вы ни разу не подали иск, значит, им удалось обвести вас вокруг пальца.