Три секунды кровожадные римляне
копошились с аппаратами для голосования. На табло красным цветом
вспыхнуло слово «Убить».
– Прости, – сказал Квинт и занёс
клинок, а через миг молниеносно пустил его в моё лицо.
Боль в ладонях. Сам того не
осознавая, я впился в лезвие обеими руками, когда острие находилось
в сантиметре от лица. Из последних сил я не давал клинку войти в
меня. По пальцам струилась кровь. К моему несчастью, оружия у
Альфения было два.
Второй клинок полетел мне в голову, и
рук для самозащиты уже не хватило. Я быстро отвёл голову, и острие
вонзилось в песок. Из рук уже ушли все силы, капли крови падали мне
на лицо. Следующий удар вторым клинком был неизбежен, и теперь я бы
точно его пропустил. Нужно было что-то делать. И я пошёл на подлый
приём.
Ступнёй я смог ударить его между
широко расставленных ног. Квинт загнулся от боли и ослабил как
хватку, так и нажим на мой живот. Я вырвал клинок из его руки и
швырнул за себя, а через миг вскочил с гладиусом и щитом в
руках.
– Это не мужской поступок, – сказал
Квинт и разогнулся.
Он болезненно ухмыльнулся, расправил
плечи и принял боевую стойку.
– А мне плевать. Зачем трупу
мужественность?
Квинт усмехнулся и с размаху атаковал
меня оставшимся оружием. Я отразил удар щитом. После такой
встряски, да ещё и с непривычным боевым комплектом, Квинт ощутимо
замедлился – он пытался перестроиться под новые условия. Это дало
мне фору. Закрывшись от очередного удара, я перешёл в нападение и
стал прессовать его щитом. Быстрым шагом я шёл на Квинта, прижимая
к нему его собственный клинок. Но и тут парень отлично держался: я
его прессую – он сопротивляется и уверенно стоит на земле. Я решил
ещё раз пустить ход в ноги и что есть силы ударил его в колено.
Квинт тут же упал, вскрикнув от боли.
«Чёрт, так просто? Надо было сразу
так сделать, а то чуть не помер здесь».
И вот уже я трясущимися руками заношу
гладиус над лежащим противником, а он поднимает вверх палец. Я
замер, как замер и Квинт.
– Удивительно! – включился ведущий. –
Карл Десператис изменил ситуацию в свою пользу! Второе голосование
за бой!
Несколько секунд спустя публика
потребовала помилования, и я с облегчением вздохнул. Мне вновь не
нужно было убивать. Кажется, нелюбовь толпы к Карлу Вернеру
исправно помогала мне оставлять руки чистыми. Руки, которые в этот
момент стали жутко болеть.