На дороге часто попадались сожженные
остовы машин. Данилов вглядывался, насколько позволяло забрызганное
окно, и иногда замечал в металле пулевые отверстия.
Как будто судьбе вздумалось сжигать
за мной все мосты, подумал Данилов. Чуть больше года назад он брел
здесь один-одинешенек. Уже не интеллигент, но еще не бродяга.
Беженец. Что изменилось с тех пор? Он все так же несется не по
своей воле, как лист, увлекаемый потоком. «Или болтается, как кусок
дерьма в унитазе», — подумалось Саше. Ну нет. Он больше не
один.
Боль в левой стороне груди, скользкий
комок в горле, пощипывание в уголках глаз говорили ему, что он
снова становится человеком. Не неандертальцем, которому важно
только пожрать и поспать. А вот хорошо это или плохо — черт
знает.
Колонна двигалась на запад
стремительно, похоже, стараясь обгонять слух о своем появлении. Ели
на ходу, только несколько раз останавливались на пятнадцать минут,
чтоб оправиться, покурить, да и то в таких местах, куда никому не
пришло бы в голову сунуться, вроде заброшенных ферм, где не
осталось даже призраков забитого и съеденного скота.
Только теперь, когда они выбрались из
своего карманного мирка, Саша смог оценить, как сильно пострадала
страна от войны. Цивилизация сжалась как шагреневая кожа. Равнина,
которая называлась Барабинской степью и тянулась до самой Омской
области, была худо-бедно заселена, хоть и выглядела как вымершая.
Вдоль трассы им то и дело попадались деревни и села, в которых
обитаемыми были где десять, где двадцать, а где и сто дворов. Но
это были остатки, а не семена нового. Везде, где проезжала колонна,
люди вели натуральное хозяйство без намека на организацию более
высокого уровня. Как и тысячи лет назад, они жались по берегам рек,
только не больших водных артерий, а второстепенных речушек, которые
меньше подверглись загрязнению; ловили рыбу и огородничали.
Выращивали в основном картошку — ему
на глаза попадались кучки ботвы на полях. Поля крупных хозяйств
стояли заброшенными; трактора, если и были, то не находили
применения.
Как и в Подгорном, тут недавно
собрали урожай, и теперь пища у деревенских была; но, даже видя
только их жилища, Данилов хорошо представлял себе отечные и
заморенные лица людей, для которых кусок бурого картофельного хлеба
так же ценен, как раньше золотой слиток.