Попутчицы оказались весёлыми, наивными и доверчивыми, как и все − корнями от земли и сохи.
− Зина, Света, − поочерёдно протягивая лапки, представились женщины.
Зина − платиновая блондинка с яркими полными, чувственными губами, своим видом подчёркивала отчуждение от сельских простушек. Света − русоволосая, пожалуй, посимпатичнее и на полголовы выше, была в новомодных джинсах Levi Strauss. Это могла себе позволить разве что дочка первого секретаря райкома партии.
− Витя, Федя, − представились молодые люди, которые тоже, кстати, не походили на крестьян. Жульдя-Бандя, которому понравился добродушный наивный азиат, пожелал побыть Федей. К своему стыду, он заметил, что доселе никогда не был Федей, хотя тот ничего плохого ему не сделал.
Дамы сообщили о своём намерении переодеться.
− А мы не стесняемся, − честно признался Фунтик, коего следовало бы уже называть Витей.
− А мы стесняемся, − в голос заявили дамочки, депортировав представителей сильной половины в проход.
«Это пройдёт», − подумал Жульдя-Бандя, и друзья отправились в вагон-ресторан за лекарством от стеснительности.
Вернувшись, попутчики выложили из пакета бутылку «Кизлярки» и пышущего жаром запечённого в фольге гуся, ради которого пришлось больше получаса томиться ожиданием.
Женщины уже сидели в домашних халатах. Зина − в махровом рубинового цвета, Света − морской волны, из китайского шёлка, с выбитой на спине цветущей сакурой с розовыми цветками и пурпурными листьями. Они были явно встревожены столь долгим отсутствием попутчиков:
− А мы думали, что…
− Шо мы отстали от паравоза? − Фунтик улыбнулся, выставляя на стол позаимствованные у проводницы стаканы.
− Шо паравоз отстал от вас, − передразнив, хихикнула Зина, закинув ногу на ногу, до неприличия оголив утомлённые загаром окорочка.
Солнечные ванны, правда, приходилось принимать на огороде у матери с тяпкой в руках, поскольку в деревне слово «отпуск» на русский язык не переводится, а летом и подавно. Именно поэтому сельчане, уставшие за свой рабский труд получать гроши и зарабатывать грыжу, переезжали в город, что и сделали попутчицы. Они возвращались домой, в Санкт-Петербург, на неделю раньше, чтобы успеть разогнуть изнурённые сельским трудом спины.
Жульдя-Бандя жестом пригласил женщин к столу, вернее, к его жалкой копии: