– О… вспомни говно…
– А зачем жил?
– Как зачем? – изумился дед. – Помереть-то немудрено! Ты проживи поди!
– Так одному ж можно, без блядей и сук.
– Одному… Ебать сам себя, что ли, будешь?!
Старик засмеялся, а за ним и Виктор тоже не удержался – уж больно хорош был дед: сердитый, да добрый какой-то, бесхитростный, словно дитя несмышленое. Они посидели еще какое-то время, то говорили о житье-бытье, то просто молчали, и было им хорошо вдвоем.
– Слышь, Иван, мне дай ворота приварить.
– Давай, отец, я лучше сам приду.
Старик тяжело поднялся и, волоча ноги, пошел с участка прочь, будто обиделся, что ему сварочный аппарат не доверили, но прежде чем выйти за ворота, произнес:
– Сам так сам. Давай я тебе суку свою пришлю. Она тебе дом приберет.
Виктор хотел было отказаться, да вдруг неожиданно ляпнул:
– А пусть приходит.
И минут через десять пришла «его сука». При ней было ведро, куча тряпок и две пачки чайной соды.
– Не сказал? Деду-то? Про сто тыщ?
– Нет, я ж обещал…
Она немного расслабилась телом, мягче будто стала.
– А звать тебя как, сынок?
– Иваном.
Старушка тихонечко засмеялась.
– Я тебя Витей звать буду. А что ты так смотришь? Сынка моего так звали.
Она прошла на крыльцо, выложила тряпки и пачки с содой и отправилась к большому баку, подставила под кран ведро и пустила воду. Виктор поразился тому, как она все знает в этом доме, будто уже не в первый раз здесь прибирается.
– Ты картошку-то садить будешь иль как?
– А сын ваш, Виктор, он жив?
– Тогда мы посадим. Вот тут, – показала она рукой на землю за сараем. – Земле плохо, если она не родит. Все равно что женщине. Земля рождать должна. Иначе тебя сожрет. А ты вон какой красавец, тебе жить да жить.
Виктор махнул рукой – сажайте. Он взялся было доварить мангал, но ему почему-то хотелось смотреть, как эта женщина будет мыть его дом, но она повернула кран и отослала новоиспеченного Ивана к себе:
– Вить, уважь старика. Иди выпей с ним. Я и стол накрыла уже. А я пока тебе тут все намою.
– А где остальные двадцать шесть домов?
– А и не было их.
– А ваш какой?
– Наш первый. Ласточкина, один.
– А этот почему двадцать седьмой-то тогда?!
– А все потому же. Сынок мой.
– Витя?
– Другого у меня не было. Двадцать седьмого мая родился. Вот и решили, дом двадцать семь по улице Ласточкина.
Виктор взял ведро, полное воды, и понес к дому. Старушка засеменила за ним.