За узким окошком мелькнула кремлевская башня и часть стены.
Через какие именно ворота они въехали внутрь он не разобрал, но
типичную кладку из красного кирпича узнал сразу.
– Могли бы просто подняться на элеваторе, – сказал Светлов.
Его спутники промолчали.
Паровик остановился в колодце двора многоэтажного здания. Таких
на территории Кремля было несколько. У каждого крупного
департамента по своему. Но бежевым красили только великокняжеский
дворец. Светлов никогда не видел его с изнанки, откуда видят
истопники, мелкая прислуга и заплечных дел мастера. Словно под юбку
барышне заглянуть. Интригующе, но не прилично.
У дверей его приняли с рук на руки два офицера. На этих уже были
мундиры с короной, мечом и пикирующим соколом в петлицах.
Департамент охраны короны. Светлов ожидал тюрьмы. Сырых каменных
подвалов, коих во множестве имелось почти под каждой кремлёвской
башней и уж наверняка под каждым дворцом. Здесь держали только
государственных преступников, шпионов и лиц княжеской фамилии. Для
обычных уголовников в городе имелась специально построенная тюрьма
на Острожной площади.
Однако повели его не вниз, в подвалы, а наверх. Поднялись по
узкой черной лестнице и оказались в небольшом кабинете.
Сопровождающие его офицеры щёлкнули каблуками и удалились, а
Светлов остался один на один (если не считать рослого слуги в
ливрее) с обитателем помещения.
За стеной слышно было веселье, смех, топот сапог и стук
каблучков. Празднества нижегородской знати были в самом разгаре.
Здесь же за массивным обеденным столом сидел Константин. Великий
Князь Суздальский и правящий монарх Нижегородский.
Глава пятая. Закулисье
Круглый стол имел вращающуюся середину, которая была заставлена
всевозможной снедью. При виде дворцового изобилия у Светлова
заурчало в животе, и это была та физиологическая реакция, которую
он не умел контролировать. От чиханья или кашля он мог легко
удержаться, умел не пустить ветры в приличном обществе. Но вот
брюхо по какой-то причине обладало собственной волей. Чтобы
отвлечься он стал описывать блюда, как энциклопедист, ориентируясь
не на запах или недостижимый вкус, а на рассказы князя и журнальные
статьи о традиционной кремлевской кулинарии и сервировке, которые
не менялись веками.
Оленина (из того оленя, что в русских княжествах называют
северным, а в Америке карибу) тушеная с кореньями и черемшой была
выложена горкой и парила на круглом блюде среднего размера; на
блюде побольше лежал поросенок с хрустящей корочкой, а к нему под
бочок навалена рассыпчатая гречневая каша с жаренными белыми
грибами и сладким луком (белые ещё не пошли, но княжеские повара
использовали запасы сушеных, долго вымачивая их в молоке); на
широких досках частично прикрытые рушниками лежали горки сочных
эчпочмаков, кулебяк и пирогов; крупно нарубленная зелень занимала
салатник, рядом выстроились пять соусниц одна другой меньше с
разнообразным дрессингом. Четыре вазы с фруктами и виноградом
стояли ближе к краям, а посреди стола на длинном блюде лежал
отварной осётр, который точно кулинарный флагман плыл среди
лимонных кружков и россыпи зелени.